О русской душе

Главное впечатление от «Русской идеи» Бердяева, которую обсуждали вчера на семинаре в магистратуре, – любовь, с которой он пишет и которой заражает. Конечно, для него познание – не сугубо интеллектуальное предприятие, можно сказать, что для него это павловы «дело веры» и «труд любви», созидание нового неба и новой земли. Открывая тебе открытую русскими гениями жажду преображения жизни, он соучаствует в ней и хочет пробудить ее в тебе.

Мы подавлены каким-то мифом о равномерности бытия, истории, пространства, времени, обществ и культур, прогресса, нравов. И потому мы не можем оценить по достоинству красоту и самобытность русской культуры, ее исключительный масштаб и мировое значение. (Наверно, это массовизация, господство среднего и посредственного так сказывается: чувствуешь себя мааленькой такой песчиночкой.) А Бердяев нет, он с историей и культурой, с апостолами и святыми, с гениями и пророками – «на ты». И со своих страниц он как бы протягивает тебе руку – и говорит: не бойся, Соня. На той глубине, где живет Церковь, мы все общаемся, тут нет смерти и преодолеваются все внеположности. Пойдем, я тебя познакомлю – и берет тебя примерно с той энергичностью, с какой Христос на иконе сошествия во ад тащит за запястье из гроба Адама. Знакомься: вот Герцен (и обращает внимание, как замечательно его возражение против веры в прогресс: она «антиперсоналистична»). А вот Чернышевский, почитай обязательно его переписку с женой (в этом тоже узнаю что-то характерно русское и бердяевское – называть жену «дорогим другом»). При этом про философию многих пишет без пиетета, показывает неточности, какие-то кюветы мысли и даже духовные срывы и своих собеседников, и своего народа, но в каждой жизни и ее устремлениях находит и показывает тебе жемчуг. А вот и любимый Федор Михайлович: его антропология – это новое слово в христианстве, замечает Бердяев.

Невозможно читать из нашего 21 века «Русскую идею» без сжатия сердца. Характерно русские черты – «всемирная отзывчивость», неприязнь к смертной казни, отсутствие вообще веры в действенность даже самого справедливого наказания, сострадательность, устремленность к последним вещам, отвращение к мещанству, предельный интерес к человеку, искание правды – все это истреблено и утоплено в крови десятков миллионов невинных жертв, растерзано русским геноцидом 20 века.

Тонкие ниточки – вспоминаемые вчера прославленные и непрославленные новомученики и исповедники Церкви Русской, а ещё изгнанники, высланные вместе с Бердяевым на «философском пароходе», – могут приоткрыть нам хотя бы тоску, хотя бы ревность, хотя бы сострадание к той России, разгромленной, растерзанной, поруганной. И тем больнее видеть, как эти ниточки отторгаются: насколько чуждой, чужой, внешней стала для людей Церковь, насколько непонятной и далекой стала для нас «Русская идея», русская душа.