Советский библеист, знающий Франциска Сальского
Жорж Нива
Заслуженный профессор Женевского университета, академик Европейской академии (Лондон). Член издательского совета Cahiers du Monde Russe (Париж,CNRS) и Slavica Helvetica (Берн).
Вчера в узком кругу я уже делился своими маленькими воспоминаниями. В моей савойской деревне, когда я в начале 1980-х годов показывал эту деревушку Сергею Аверинцеву, мы зашли в церковь. Пришел священник – я не знал, как лучше представить местному католическому священнику Аверинцева, и сказал: «Это советский библеист». Священник очень заинтересовался и пригласил нас к себе. Он жил рядом в пресвитериальном доме. У него была довольно странная пустая комната с большим распятием на столе и с несколькими картинами. К одной из картин сразу же подошел Сергей Сергеевич и сказал: «О, отец, у Вас есть Франциск Сальский!» (Между прочим, святой родился недалеко, замок его родителей находится на расстоянии 20 км от моей деревушки.) Священник был страшно удивлен, потому что обычно никто не узнавал, кто там у него изображен, и сказал: «Вы, советский библеист, знаете Франциска Сальского?» Оказалось, что Сергей Сергеевич помнит наизусть несколько километров прозы Франциска Сальского как на французском, так и по-латыни. И это, конечно, еще больше поразило священника. Потом, через неделю, он спросил меня: «Скажите, все советские библеисты такие?»
Мне кажется, что значение Сергея Аверинцева многообразно, поэтому о нем очень трудно говорить, а делать какую-то агиографию не хочется.
Когда он появился на Западе – я думаю, первый раз это была толстовская конференция в Париже в 1978 г., где я с ним и познакомился, — действительно можно было удивиться приблизительно также, как тот добрый священник из деревушки Эзри: как мог такой человек выйти из недр советского университета, советской науки?!
Один человек в моем окружении его хорошо знал. Это Симон Маркиш, перед которым Сергей Аверинцев всегда преклонялся: Маркиш был его учителем античности.
Тайна личности Аверинцева в том, что он оставался одним и тем же во всех обстоятельствах жизни. Его светлость, наивность, ученость, эрудиция были очевидны всегда, говорил ли он со студентами, с коллегами, в ресторане или во время прогулки. Такая фигура, конечно, поучительна для Запада, в особенности для верующих. При нем действительно многие задумывались, как можно стать таким человеком.
Когда в Женеве в 2000 г. мы организовали конференцию, посвященную советской культуре, один украинский коллега рассказывал, как создавалась «Философская энциклопедия». Говоря о плюсах и минусах, он резюмировал: «Вот какие хорошие энциклопедии можно сделать и протолкнуть через издательский и цензурный аппарат». Сергей Сергеевич вдруг вспыхнул, рассердился страшно и сказал ему: «Вы себе даже не представляете, какие это были муки для тех, кто пытался, как Вы говорите, протолкнуть!» Я хорошо помню этот взрыв, такое редко с ним случалось, и я знал, что за этим стояло...
Аверинцев нам показал совершенно другой лик православия. Я помню, как один иерарх РПЦ пришел к нам в Университет Нантер объяснить, что такое православие. Мы были страшно удивлены, когда он, вместо того, чтобы говорить с нами, стал показывать какую-то кассету. В течение тридцати минут он к нам обращался в видеозаписи. С Сергеем Аверинцевым было совершенно по-другому: он-то показал нам живое, немножко наивно-детское лицо православия.
Александр Копировский
Ученый секретарь Свято-Филаретовского института. Профессор, канд.пед.наук.
Сергей Сергеевич очень часто бывал у нас в братстве. И у меня воспоминания в основном такие: «мы», мы – как целое. Мы встречались с ним, он встречался с нами, и было ощущение, что мы от этого становимся не только ближе к нему, но и ближе друг к другу.
Что же касается личных воспоминаний, то я с ним познакомился, прежде всего, в его книгах, еще задолго до личного знакомства. И, конечно, когда я читал, скажем, его статью «К уяснению смысла надписи над конхой центральной апсиды Софии Киевской», напечатанную в 1972 г., я даже и не думал, что мы можем быть знакомы лично, что какая-то христианская группа будет с ним встречаться, а тем более – такое большое братство. Ну вот видите, все произошло.
Я бы хотел сказать, что встреча с ними в книгах была все равно встречей личной. Потому что в его текстах удивительная личная интонация, авторская интонация, хотя он писал сугубо научные статьи, с огромным количеством сносок – но этот петит всегда весь хочется прочитать, от «а» до «я», потому что он так же замечателен, как и основной текст. Для человека, который пишет научные статьи, легче всего (и нередко считается даже правильнее) скрыться за тем материалом, который он, собственно, выдает в печать: я лишь исследую, и результат исследования – вот он, статья, вот тексты, сноски и т.д. Статьи Аверинцева – не просто исследование материала, он сам в них виден, в них его живой голос, совершенно живые формулы. И он не боялся афористичности, ну знаете, когда некоторым отдельным кусочком можно просто пользоваться как методом, и это такой методологический момент. Вот буквально несколько строчек из его статьи о средневековой эстетике: «Сравнение – не довод и решительно ничего не объясняет , но иногда может нечто пояснить, т.е. спровоцировать такое состояние ума, при котором мы непосредственно усматриваем нечто, до сих пор остававшееся для нас незамеченным». Вот – он! Прочитав это, кажется, любой человек может сказать: «А, теперь понятно, как нужно смотреть». И вот продолжение этой мысли: «Эпохи не могут давать друг другу готовых ответов». Помните наш обычный подход? Всегда – сжать, сдавить какую-нибудь эпоху, выжать из нее сок, посмотреть, что в нем, поговорить за эпоху, объяснить, что там было хорошо и что плохо. И вдруг спокойные слова: «Эпохи не могут давать друг другу готовых ответов, но они могут обмениваться такими вопросами, от которых вещи делаются прозрачнее». Это действительно: «Долой советскую власть!» — другого не скажешь.
И, смотрите, он написал ещё такую вещь: «Вот в этом пространстве Ансельм Кентерберийский и Спиноза, Анаксимандр и Кант могут обмениваться вопросами». Сразу встает зрительный образ: действительно видишь, как они друг с другом разговаривают. Вы понимаете, это возможно только в пространстве иконы, только в этом золотом свете могут все встречаться со всеми, те, кто никогда не мог этого сделать в истории. Ну и, конечно, дальше представляешь себе, как, скажем, Сергей Сергеевич задает вопросы Канту. Это совершенно нормально. Или – Анаксимандру. Какая разница! Подумаешь, несколько тысячелетий! Вот только себя-то в этой роли представляешь с большим трудом: как бы я задал вопросы Канту? Однако он именно это предлагает делать нам.
Сергей Сергеевич в своих книгах не спускался как небожитель к простому народу. Очень часто можно услышать, что он любил выступать и говорить с разными людьми, — но он никогда не спускался вниз, он поднимал людей до себя, но поднимал как? Требовательно. Можно милостиво поднять до себя, так, как высококультурный человек незаметно для человека не очень культурного поднимает его. Но Сергей Сергеевич не снижал требований никогда. Человек, не имеющий таких знаний, как у Сергея Сергеевича, не имеющий такой эрудиции, такого таланта, такой памяти, если он максимально старается сделать усилие, так, как сказано в Евангелии: «Царство Божие усилием берется», то он может подняться до такого высокого уровня – хотя бы в какой-то миг, хотя бы в момент чтения книги Аверинцева. Я думаю, что мы все можем его благодарить за то, что он своими статьями разрушал окружающий морок (правда, сейчас другой морок). Высокая требовательность Сергея Сергеевича, абсолютная требовательность – это то, что действительно учит нас не стоять на месте.
* Вечер памяти С.С. Аверинцева состоялся 30 сентября 2004 года в рамках Международной научно-богословской конференции «Вера – диалог – общение: проблемы диалога церкви и общества» (Москва, 29 сентября – 1 октября 2004 г.), проведенной Свято-Филаретовским православно-христианским институтом совместно с Российским государственным гуманитарным университетом и журналом «Вестник Русского христианского движения».