Рыцарь христианства

Он был толкователем, интерпретатором, философом, причем с ярко выраженными психологическими и мировоззренческими приоритетами христианских ценностей. Он не только посещал церковь как верующий христианин, он служил Церкви как Ее верный рыцарь.

Интервью с Ольгой Сигизмундовной Поповой об академике Сергее Сергеевиче Аверинцеве.

«Кифа»: Ольга Сигизмундовна, я понимаю, что это трудный вопрос, но все-таки: кем был Сергей Сергеевич Аверинцев для Церкви и для культуры?

О.С. Попова: Он – целое явление, конечно. Феномен. Несомненно, он был человеком не просто обширных, а, я бы сказала, феноменальных познаний. У него была совершенно исключительная память и совершенно исключительная широта эрудиции. Такой тип всеобъемлющего интеллекта, сверхэрудированного гуманитария – крайне редок, но все же бывает, эта особенность личности С.С. Аверинцева притягательна, но не исключительна. А вот что его очень сильно отличало от других – это редкий дар какого-то особого, глубинного восприятия явлений и событий, прошлых и современных, любых. Это могли быть факты из истории или из сегодняшней жизни. Он воспринимал сюжеты, факты, поступки не так, как чаще всего их воспринимают, улавливал их вторые, третьи и еще более глубинные смыслы, которые не видны. Его речь, о чем бы она ни велась, была всегда необыкновенно интересной. Он никогда не говорил и не толковал то, что всем видно, то, что лежит на поверхности, а уходил в первопричину, в первоисточник. Он все воспринимал символично. Все было не только само по себе, но еще символом – знаком чего-то. Смысловая интерпретация, основанная совсем не только на интеллекте, но в большой мере на интуиции, встречается редко; она есть дар прозрения в не меньшей мере, чем дар размышления. Аверинцев всегда шел дальше факта, поэтому факты в его восприятии получали часто совершенно неожиданный ракурс и освещение.

Особенностью Сергея Аверинцева была способность, при всей его склонности к миру глубинных смысловых первопричин, выражать все необыкновенно просто и точно. В его мышлении и в его словесности была как будто математическая точность. Когда я говорю о значимости для него символических подтекстов, то не имею в виду ни малейшего оттенка какой-либо символической туманности; символы он делал, наоборот, пластически очевидными. Во всем, что он говорил или писал, всегда была ясность, классическая мера, скульптурная наглядность образов. Базовой основой его интеллекта была классика. Он и был филологом – классиком по образованию, хотя вышел за границы этой своей первичной профессии и ушел за ее пределы очень далеко.

Он не пошел по пути академической науки, хотя мог бы стать одним из самых значительных, если не сказать – великих гуманитарных ученых нашего времени; ему это было не нужно, может быть – даже скучно. Он был толкователем, интерпретатором, философом, причем с ярко выраженными психологическими и мировоззренческими приоритетами христианских ценностей. Богословские основы были главными. Глубинные смыслы вещей, событий, фактов, которые он вычерпывал из-под их поверхности – воспринималось им в специфически христианском ракурсе. Он был христианский философ. Но не менее важно, что он был воин, рыцарь христианства. Для него это были необходимые и достойные понятия – преданность, честь, долг – то, что сейчас размыто или даже вообще смыто. Он не только посещал церковь как верующий христианин, он служил Церкви как Ее верный рыцарь.

«Кифа»: Ольга Александровна Седакова говорила, что для Сергея Сергеевича очень важно было не только исследование, но и стремление сообщить людям то, что ему открывалось. Она рассказывала, что как-то они стояли с ним на улице Горького, и он сказал, показывая на толпу прохожих: у меня есть желание все сказать вот им.

О.С. Попова: Да, он в этом отношении был человек очень общественный, публичный. У него была жажда проповеди и дар проповеди. Он читал лекции в Московском Университете, курс античной эстетики, потом византийской эстетики, и потом – западно-европейской средневековой эстетики. Эти его лекции собирали огромные аудитории, на них приходила вся Москва. Спецкурс не ограничивают во времени, и это было не по два часа, как академическая лекция, а по четыре и больше. Под эти лекции отводился самый большой зал – поточная аудитория в старом здании истфака МГУ на тогдашней улице Герцена, д.6. Потом эти лекции запретили. Декан исторического факультета, которому, видимо, кто-то донес, что на факультете происходит нечто сомнительное или даже опасное – народ собирается в большом количестве и разговоры ведутся о религии, – велел заведующему кафедрой истории искусств, В.Н. Лазареву, разрешившему курсы лекций С.С. Аверинцева, все это немедленно прекратить.

Я помню, как мы с Сергеем были у Виктора Никитича, и он сказал: очень печально, но я должен выступить как жандарм города Москвы, который вынужден был запретить Грановскому чтение лекций в Московском университете, потому что жандарму так велели. Мне тоже велели, чтобы ваши лекции, Сережа, больше не читались бы в МГУ. Мне очень жаль…

Однако три года С.С. Аверинцев все-таки получил, и в течение трех лет он прочел три разных курса.

«Кифа»: С великими людьми обычно трудно находиться рядом. Скажите, с ним нелегко было дружить?

О.С.Попова: Да ничего проще на свете не было. Он в дружбе был трогательным и сердечным человеком. Вникал в подробности и трудности нашей жизни, принимал, как мог, в них участие. На самом деле я до сих пор плохо понимаю, что он умер, то есть я усвоила, конечно, этот факт, однако скорее умозрительно, чем по реальному ощущению. Голос его слышу… Вы знаете его стихотворение «Молитва о последнем часе»? Он все как будто предвидел. Это стихотворение звучит как пророчество. Исполнилось абсолютно все, что он там написал. Построчно. У него было отнято все – движение, память, речь, сознание. Хочется верить, что прошение его было исполнено и что с ним в последний его час были Божья Сила, Божье Имя, Божье Слово, Бог. С Вашего позволения, я приведу это стихотворение:

когда Смерть посмеется надо мною как та что смеется последней и сустав обессилит за суставом

Твоя да будет со мною Сила

когда мысль в безмыслии утонет когда воля себя потеряет когда я имя мое позабуду

Твое да будет со мною Имя

когда речам скончанье настанет и язык глаголавший много закоснеет в бессловесности гроба

Твое да будет со мною Слово

когда всё минет что мнилось сновидцу наяву снилось и срам небытия обнажится

пустоту мою исполни Тобою

[перепечатано из некролога по С.С. Аверинцеву, написанного А. Кырлежевым, А. Морозовым, А. Щипковым, Религия и СМИ. Справочно-информационный портал (religare.ru)]

Кифа, №17, 2004 г.
конец!