Неужели его когда-нибудь назовут учителем церкви

Он умер тихо, за письменным столом в своём доме в Кламаре, приступив к работе над новой книгой, которая, по воспоминаниям сестры жены Бердяева Е.Ю. Рапп, многолетнего его друга и помощника, должна была быть посвящена проблемам мистики и таинств Церкви. Так мирно завершилась жизнь великого «революционера духа», подлинного пророка Божьего – обличителя всякой неправды и несвободы, защитника гонимых, «униженных и оскорблённых», устремлённого к эсхатологическому исполнению всякого добра и красоты, истины и любви в жизни преображённого мира.

Бердяев скорбел, что его не понимают. Трудно отнести эти слова к мыслителю, чьи произведения были чрезвычайно популярны на Западе; по мнению современников, Бердяев, несомненно, был самым известным (может быть даже единственным широко известным) русским философом в Европе. Можно сказать, что его труды вдохновили многих представителей христианского персонализма – целого направления в западной философии ХХ века. Правда, в среде соотечественников он часто оказывался как бы в духовном изгнании (помноженном на горечь изгнания внешнего, которое переживали вместе с ним в то время миллионы русских людей). Однако, несмотря на былую популярность, сейчас многие стараются его наследие сдать в архив истории философии и культуры.

Произведения Бердяева создают иллюзию понятного чтения, но часто это далеко не так. Его афористичная манера изложения увлекает и действительно помогает открывать и приобщаться к каким-то важнейшим смыслам и интуициям. При этом профессиональные философы недолюбливают его за нефилософский, нестрогий стиль, за несистемность и якобы нецелостность мышления. Однако при всём многообразии и огромном количестве тем и проблем, затрагиваемых в многочисленных работах Бердяева (по библиографии, составленной Т. Клепининой, это около четырёхсот единиц), все они вращаются вокруг нескольких ключевых пунктов его философских вопрошаний: Бог и человек, верховенство духа, свободы и истины, объективация как мучительное состояние «мира сего», требующее творческого преображения в «новое небо и новую землю», назначение человека в осуществлении этой великой задачи (и значит, судьба христианства)... И лёгкое чтение оказывается на поверку весьма непростым. Потому что оно требует наличия и актуализации всего внутреннего, духовного опыта читателя. Только тогда внешне слабо связанные темы обретают согласное и стройное полифоничное звучание.

Другая сторона непонимания заключается в том, что для Бердяева философия (и его собственная философия, в частности) предполагает не просто интеллектуальную теоретическую работу, но требует воплощения, практической реализации в жизни. Задача философии и философа как познающего субъекта – не только пассивное познание сути, сущности, природы вещей, но и активное действие в мире. Всякая подлинная философия обязана иметь проективный, творческий характер (философ – не только теоретик, но и жизненный практик). В этом смысле само творчество, любимая бердяевская тема (как и познание), предстаёт как свободный отклик субъекта (человека) на Богооткровение, совершающееся в мире, на призвание Божие, обращённое к каждому человеку.

Может быть поэтому, несмотря на всю свою непрактичность и неприспособленность к обычной жизни (что он сам иронично отмечал), Бердяев промыслительно оказывался чрезвычайно плодотворным не только на интеллектуальном поприще, но и в практическом делании, в реальном духовном объединении людей. Вокруг него (того, кого так поразительно неверно считали индивидуалистом!) объединялись люди, возникали различные, как мы бы сказали сейчас, гуманитарные и духовные проекты: достаточно упомянуть такие масштабные, как создание в Москве Вольной Академии Духовной Культуры в 1918 г., издание журнала «Путь» в эмиграции, «Православное дело» м. Марии (Скобцовой) и др. Даже дом Бердяева в Кламаре был притягательным для людей, постоянно открытым для самых разных гостей духовным очагом.

Бердяев заложил основы для нового осмысления христианского откровения. Пристальное, целожизненное, «экзистенциальное» внимание к вопросам назначения человека, смысла его жизни, к судьбе людей в современном мире привело к новому рождению глубинных христианских интуиций – об императиве ответственной личностной свободы человека, следования за Духом во всём; полаганию «базовых ценностей» в Боге и человеке, их общении, а значит – и христианском, церковном бытии как общении. Особенно актуально это становится в наше переходное время, когда на смену завершившейся «Константиновской» эпохе и соответствующей парадигме должно придти новое видение внутреннего и внешнего устроения церкви.

Творчество Бердяева требует нового прочтения и нового понимания. Быть может, должен появиться толкователь, который бы раскрыл для широкой публики всё значение гениального мыслителя (как, например, в случае открытия заново Хайдеггером непризнанного в своё время Гёльдерлина). Тогда станет ясно, что целостность языка и мысли Бердяева таковы, что могут придать новое вдохновение христианам и снова явить христианство (реализуемое, прежде всего, как жизнь в братском общении и любви) силой, способной изменить мир. Как выразился один из наших современников: впервые после ап. Павла кто-то сделал шаг по обретению того нового, не онтологического, христианского языка, который только и способен сам выражать христианский опыт. Несомненно, что со временем христианам станет ясно, что Бердяев – по всеохватности своего философско-практического устремления – может быть сравним с Оригеном и другими величайшими учителями Церкви. Так неужели Бердяев (Бердяев?!) – учитель церкви? На подобные законные недоумения по отношению к другому великому человеку и выдающемуся мыслителю (А.С. Хомякову) прекрасно ответил его ученик Ю.Ф. Самарин:

«Кому удавалось логическим уяснением той или другой стороны церковного учения одержать для Церкви над тем или другим заблуждением решительную победу, тех называли учителями Церкви. Как назовут теперь Хомякова – мы не знаем.... Как? Хомяков, живший в Москве, на собачьей площадке, наш общий знакомый, ходивший в зипуне и в мурмолке; этот забавный и остроумный собеседник... этот вольнодумец, заподозренный полицией в неверии в Бога и в недостатке патриотизма; этот скромный мирянин, которого в серый, осенний день похоронили в Даниловом монастыре пять или шесть родных и друзей; за гробом которого не было видно ни духовенства, ни ученого сословия; этот отставной штаб-ротмистр, Алексей Степанович Хомяков – учитель Церкви? Он самый».

Вот и Н.А. Бердяев – из «тех же самых».