«Человечество к творчеству обязывается»

31 марта – день мученической гибели преподобномученицы м. Марии (Скобцовой). 
Прошло десять лет, с тех пор, как православной церковью Вселенского патриархата была канонизирована преподобномученица Мария Парижская. Несмотря на то, что в Русской православной церкви пока ничто не предвещает ее официальное признание, почитание святой идет своим чередом: в разных городах России проводятся вечера памяти, конференции, презентации книг, выходят в свет новые издания, исследуется её творчество, защищаются дипломы и диссертации, публикуются статьи, ставятся спектакли и, главное, у матери Марии с каждым днём появляется все больше почитателей, все больше людей обращаются к ней с ходатайством и благодарением.
К памятному дню мы представляем два фрагмента новой, ещё не вышедшей статьи секретаря «Вестника РХД», доктора филологических наук Татьяны Викторовой «"Неузнанной еще вернусь я к вам": судьба поэзии матери Марии в постсоветской России и во Франции». Статья написана для амстердамского журнала "Russian Litterature" и выйдет в ближайшее время.

«Человечество к творчеству обязывается»

Это связано с диалектикой ее [м. Марии (Скобцовой)] мысли, постоянным становлением, в котором она пребывает сама, передавая его своим читателям и исследователям. Изменение восприятия ее поэзии, т.е. жизнетворчества связано, как мы видели, с находками книг, рукописей стихов и статей, публикация которых производят порой эффект взорвавшейся бомбы. Среди этих обнаруженных творческих воплощений матери Марии в мире – вышивки и иконы, извлеченные из ризниц парижских церквей и частных архивов в Англии и в России; вырезки из бумаги, обнаруженные в Америке; или же снятый в 1968 г. немецкой телекомпаний WDR фильм Meine Zelle heiϐt welt, содержащий документальные свидетельства о ее жизни и росписях лурмельской церкви. Каждая находка воистину позволяет Елизавете Юрьевне «вернуться» и еще раз удивить (или шокировать) своих новых современников. Это несомненно связано и с изменением исследовательских подходов – ныне в России мать Марию читает богословски подкованная молодежь, читатель, который несравненно больше пропитан наследием Серебряного века и русской литературы, вернувшейся из изгнания. Но к этому изменению сознания причастна и сама мать Мария, каждой строкой призывающая больше чем к диалогу или спору, – но к совместному творчеству.

Этот призыв услышан за последние годы поэтами и композиторами: Т. Жирмунская, Е.Ольшанская посвящают матери Марии свои стихи; В. С. Хиониди, композитор из Анапы, создает вокальный цикл «Я говорю торжественно "Во Имя"» (1995), И. А. Жванецкая из Московского союза композиторов пишет кантату на её стихи, испытывая, по ее словам, в эти минуты «такое общение с ней, словно это я и есть». Стихотворение матери Марии «Я верю, Господи, что если Ты зажег / в душе огонь моей, то не погаснет пламя» (1949), положенное на музыку Владимиром Крошкиным из Твери, подобно отблеску этого огня воспламеняет новые сердца. Драматический накал ее судьбы и манеры письма вдохновляет московских режиссеров С. Суворова (пьеса ««Мать Мария», 1993), В. и Л. Мезенцевых (моноспектакль «Жатва духа», 2001), а также и начинающих парижских авторов: Ольга Лосская, правнучка знаменитого богослова, представила в декабре 2005 года перед публикой РСХД «Один день из жизни Лурмельского общежития», восстановленный ее творческим воображеним по переписке отца Льва Жилле и Элизабет Бер–Сижель. О матери Марии продолжают создаваться фильмы, стремящиеся, наряду с художественностью, и к достоверности: «Четыре жизни матери Марии» С. Н. Кайдаш-Лакшиной (Lad, 1994) опирается на свидетельства соузниц из Равенсбрюка; фильм, снятый в д. Борисково и с. Градницы в 1993 году, воссоздает поэтическую атмосферу юношеских лет. В этом смысле каждое приближение к матери Марии становится попыткой передачи собственного прочтения ее жизни, которое меняется и меняет людей. О «кресте образа матери Марии» вспоминает в 1997 году на вечере памяти в библиотеке иностранной литературы Л. И. Касаткина: «Мать Мария не уходит от меня. И никогда не уйдет».

Эта мечта о новом воплощении пережитой, казалось бы, роли, о новом приближении к ускользающему образу, быть может, самое характерное в современных исследовательских подходах. Меняется их стиль и расширяется их круг: военный инженер на пенсии, начав со сбора историографических материалов о жизни матери Марии, приходит к философскому толкованию поэмы «Духов день» (Шустов, 1996), пишет об «огненной крылатости» ее поэзии (1999); дочь известного французского адвоката правых убеждений увлекается диковинной монахиней (Varaut, 2000); поклоннице Сартра открываются мистические горизонты, в которых она вместе с тем находит «знакомые минуты надмирного полета» (Десанти, 2011). Мать Мария пробуждает мысль, воспламеняет слушателей и читателей: мне приходилось убеждаться в этом за последние годы в самой разной аудитории. На научном коллоквиуме в Сорбонне о франко-русских поэтических связях, организованном Мишелем Окутюрье, представленные мысли о диалоге матери Марии и Пеги вызывают оживленную дискуссию при участии С. С. Аверинцева, В. К. Лосской, О.А. Седаковой (Victoroff, 2002). На вечере памяти в Равенсбрюке совместное чтение и анализ стихов заставляют заговорить присутствующую в зале бывшую соузницу госпожу Дюкрэ, долгие годы хранившую молчание о месяцах заключения. В скупых, но точных словах она передает, почему она, француженка, узница другого барака, стремилась на изнурительных перекличках оказаться рядом с матерью Марией : «С ней было интересно. Она читала нам стихи» (ВРХД 2008, №193). Этот творческий огонь матери Марии чувствуют студенты Страсбургского университета во время презентации стихов, написанных ею во время поездок по Эльзасу (Victoroff, 2011): студентка с русского отделения начинает переводить ее стихи на французский; студент с отделения компаративистики выбирает «Русскую географию Франции» темой дипломной работы и следует ее путями по Франции русского рассеяния.

Мать Мария действительно в разное время направляет исследователей по своим стопам, приоткрывая еще неисследованные горизонты: З. Н. Лемякина, сотрудница анапского археологического музея выявляет в своих анализах сокрытые образы древней Анапы Скифских черепков (2000: 81-91), упоминает подробности визита Кузьминой–Караваевой в 1914 году к старцу Феодосию Кавказскому в районе п. Горный, расшифровывая стихотворение из Руфи «Опять остановилась на пороге» (2000). Посещение Бад-Наугейма позволяет автору этих строк понять стремление Кузьминой–Караваевой оказаться в местах творческого вдохновения Блока и восстановить новую страницу их поэтического диалога (2000, № 181). Е. Д. Клепинина-Аржаковская рассказывает творческую историю написания стихотворения «Марсель Ленуар» и родившейся из него вышивки, после того как находит упоминаемую фреску в Тулузе (1998). Отец Сергий Гаккель отправляется за океан, чтоб проверить найденное нами упоминание в переписке С. Б. Пиленко к М. В. Вишняку об отправке части архива в Бахметьевский фонд русской эмиграции в Нью-Йорке. Находка превосходит все ожидания – коробки неизвестных рукописей оказались архивом матери Марии, который ныне готовятся к публикации в полном собрании сочинений м. Марии в московском издательстве «Русский Путь». В подготовку этого фундаментального издания вовлечены исследователи из Нью-Йорка (Н. Ермолаева), Парижа (Н. А. Струве), Москвы (А. И. Шмаина-Великанова,), Петербурга (Ю. Балакшина), Твери (Л. Крошкина), Анапы (Л. Н. Лемякина).

В итоге, мать Мария «воскресает» с каждым новым читателем, приглашая его к расшифровке своих криптограмм и к «тому, что не сказано», но и «давая ответ» по мере вопрошания и поиска. «Человечество к творчеству обязывается», отстаивает она эту мысль на семинарах Лиги православной культуры (Братство Святой Софии 2000) – «право» не только монахини, но и каждого человека соответствовать данной ему творческой роли. Постановщики ее мистерий, во Франции и в России приводят, быть может, наиболее красноречивые свидетельства: постановки Е. Д. Клепининой-Аржаковской с группой студентов РСХД «Анны» и «Семи чаш» становяся приглашением к творчеству, где все построено на свободном достраивании смыслов и сценических решений (ВРСХД, 2001). Актеры тверской «Анны», со своей стороны, рассказывают о новом жизненном опыте и творческом подъеме на еще неведомые высоты. Это может напомнить слова Жана-Луи Барро о том, что для того, чтобы играть клоделевские пьесы на сцене, нужно превзойти себя. Возможно, это сравнение может показаться преувеличением, но оно отражает непомeрный характер создательницы этих скромных текстов («куда же ветер крыльев деть?» 1949), суть ее творческого отношения к жизни, призыв разделить с ней открывшуюся безмерность «в ритмах всебытия» (1949).