Церковь доброй воли

Сегодня исполняется 105 лет со дня рождения известного миссионера советского времени отца Сергия Желудкова. В течение многих лет он вел широкую переписку со многими представителями интеллигенции, как верующими, так и неверующими. Благодаря этому его многие собеседники со временем обратились к вере или укрепились в ней. Замечательные воспоминания о нем оставил прот. Павел Адельгейм. 

В день рождения отца Сергия Желудкова мы публикуем фрагменты из его «рефереата, нигде не прочитанного». В 1974 году отец Сергий пишет об «анонимных христианах» - людях, которые считают себя атеистами, но, будучи совестливыми, честными, мужественными людьми, могут быть не против Бога, а за Него и даже – с Ним.

Церковь доброй воли, или Христианство для всех

Реферат, нигде не прочитанный

Есть Христианство веры. В самом общем смысле оно определяется как вера в Божественное достоинство Человека Иисуса Христа. Эта вера даётся немногим, она есть особенный дар, по слову одного католического писателя – «поцелуй» Божественной благодати. Апостол Павел писал, что «никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым» (к Коринфянам, гл. 12). И в наше время вера в личную Божественность Христа бывает либо следствием исключительного откровения (приводилось яркое личное свидетельство митрополита Антония Блюма), либо наследием церковного воспитания. Христианство веры есть явление элитарное, это не Христианство для всех.

Христианство универсальное, Христианство для всех есть Христианство воли. Автор напоминает и подчеркивает, что говорит с точки зрения Христианства веры. Христос – Вечный, Божественный Человек, и всякая направленность нашей воли к идеальной человечности есть направленность ко Христу. Конечно, не может быть ничего лучше, когда такое Христианство воли совмещается с Христианством веры. Но бывает и так, что люди, далёкие от исповедания Христианства веры, далёкие от всякой религии, по своим настроениям, оценкам, стремлениям, действиям оказываются явно ближе ко Христу, чем мы, присяжные, крещёные христиане веры. Современный католический теолог Карл Ранер назвал таких людей «анонимными христианами». Тут уместно вспомнить, что писал об этом же ещё в прошлом столетии А. С. Хомяков: «…не Христа ли любит тот, кто любит Правду? Не Его ли ученик, сам того не ведая, тот, чье сердце отверсто для сострадания и любви? Не единственному ли Учителю, явившему в Себе совершенство любви и самоотвержения, подражает тот, кто готов пожертвовать счастьем и жизнью за братьев? Кто признаёт святость нравственного закона и, в смирении сердца, признаёт и своё крайнее недостоинство перед идеалом святости – тот не воздвиг ли в душе свой алтарь Тому Праведнику, перед Которым преклоняется воинство умов небесных? Ему недостаёт только знания; но он любит Того, Кого не знает, подобно самарянам, которые поклонялись Богу, не ведая Его. Говоря точнее: не Его ли он любит, только под другим именем; ибо правда, сострадание, любовь, самоотвержение наконец – всё поистине человеческое, всё великое и прекрасное, всё, что достойно почитания, подражания, благоговения, всё это – не различные ли формы одного Имени нашего Спасителя?».

Христиане веры должны по достоинству оценить явление «анонимного» Христианства воли. Всё лучшее в нашей человечности принадлежит Христу – и не может быть никакого другого Первообраза духовной красоты. По слову апостола Павла, «един… Посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус» (к Тимофею 1, гл. 2, ст. 5). Если бы вера в личную Божественность Христа была непременным условием приближения к Богу, то Христос был бы не посредником, а препятствием для совершенно подавляющего большинства людей, которые жили и будут жить на земле. Нет, по слову блаженного Иеронима – «Христос не так беден, чтобы иметь Церковь только в Сардинии». Христос – глава всего человечества доброй воли, а не только нашей церковной провинции крещёных, из которых многие столь наивно думают о себе, что только они спасаются. Нет, принцип спасения – не в вере, самой по себе, а в направлении воли. Апостол Иаков в соборном послании (гл. 2) трижды настойчиво повторяет, что «вера без дела мертва».

Протестантские схоласты противопоставляли этому учение апостола Павла, что «человек оправдывается верою, независимо от дел законами (к Римлянам, гл. 3). Но недоразумение рассеивается, как только мы сообразим, что этот апостол под «делами закона» разумел иудейское обрезание. Совершенно ясно представляется дело в евангельской притче о Страшном суде (Мф. 25). Сын человеческий на решающем, последнем суде не говорит: приидите, наследуйте Царство, потому что вы веровали в Мою Божественность. Нет. Он говорит: приидите, наследуйте Царство, потому что вы были добры ко Мне в лице страждущих братьев Моих меньших. «Ибо голодал Я, и вы дали Мне есть… Болен был, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне». Милосердие, как и всякое иное проявление прекрасной, святой человечности, – вот что фактически, сущностно приближает, приобщает человека к Абсолютному, Вечному Человеку. И это независимо от того, узнал ли человек своего Господа во Христе, в Его историческом явлении на нашей земле. Апостольский образ Церкви – Тело Христово. И вот оказывается, что в теле присутствуют живые клетки, которые не знают своего Главы <...>

Наше Восточное православие сохраняет в неприкосновенности догматическое наследие неразделенной Церкви. Символ веры IV века да постановления соборов V и VII веков против учений о неполной будто бы человечности Христа – вот и все наши догматы. В этой догматической сдержанности – великое преимущество Восточного православия и большие возможности для свободной Христианской мысли. Сохранилось известие, как покойный патриарх Тихон возразил кому-то, обвинявшему покойного профессора М. М. Тареева в протестантизме: Что ты, что ты – какой же он неправославный? Православие тем и хорошо, что многое может вместить в свое глубокое русло».

Так в основах – в учении веры. Но в том, что касается практики Восточной Церкви, лучше бы по возможности не употреблять термина «православие». Его историческое содержание многозначно, буквально же оно выражает гордость, которая часто не имеет себе оправдания. Часто оказывается так, что наше православие неправославно. Не касаясь фактов и проблем, связанных с совершенно особенными внешними условиями, приходится отметить крупные недостатки нашего церковного Богослужения: закрытый алтарь, поразительное многословие, необъяснимые церемонии, фальшивые титула, торговля у свечного ящика, литургическое унижение женщины и многое другое. «Православием» называют слепое обрядоверие и церковное фарисейство. Автор недавно узнал, что есть дремучие духовники, которые именем «православия» запрещают новым христианам молиться за своих неверующих родных… Некоторые стремятся сделать «русское православие» знаменем ущербного национализма.

Но есть у Восточной Церкви и подлинно драгоценные сокровища прошлого: философия, мистика, аскетика, икона… Да и в церковном Богослужении нашем, при всех недостатках, многие находят качество особенной мистической теплоты. В принципе возможно и у нас литургическое возрождение в свободном, широком разнообразии форм.

<...> Итак, разделение христиан по вероисповеданиям остаётся и ему не видно конца. Но изменилась атмосфера, исчезла вражда, все переходят от анафемы к мирному диалогу. Вспоминается крылатая фраза, сказанная нашим Киевским митрополитом Платоном (Городецким) в речи при посещении костёла: «Наши перегородки до неба не достигают». Можно вообразить современное просвещённое Христианство веры как бы надконфессионального плана, когда человек с любовью и пониманием участвует и в Восточном, и в Западном обрядах, с благодарностью приемлет всё лучшее, вдохновенное, что посчастливится ему встретить на каждом из этих трёх направлений Христианства веры. Как выразился Карл Барт: «Единство Церкви не создаётся – его открывают».

Это единство – в общем уповании всех христиан, которое основано на общей вере в Божественное достоинство Христа. «Сущность христианства – в Личности Христа, в космическом значении этой таинственной Личности… Через Христа Бог стал родным и близким человеку» (Н. А. Бердяев). Христос – «Икона Бога Невидимого» (к Колоссянам, 1). Христос – «Человеческое Лицо Бога»… Во Христе Бог явился нам воистину достойным совершенного преклонения, и во Христе Человек явился воистину достойным Божественной славы. «Посему и Бог Его превознёс и даровал Ему Имя выше всякого имени, дабы перед Именем Иисуса всякое колено преклонилось – небесных и земных и (даже) преисподних» (к Филиппийцам, 2). И Этот Человек в таинственной общности со всем человечеством соделал за нас невозможное для нас – Собою приобщил нас к Божественной жизни… Таковы общие символы Христианства веры, в этом – единая Надежда всех христиан на земле. И в этом – единственно-истинная, т. е. заслуживающая этого слова Надежда всего человечества.

<...> Христианство же воли открыто для всех. Ганди, Швейцер – вот наиболее известные имена праведников нашего века в «инорелигиозном» секторе Церкви Христовой.

А что такое атеизм? Кажется, для всех уже должно быть достаточно ясно, что атеизм вульгарный есть недомыслие, недодуманность. Атеизм более просвещённый, так сказать, интеллигентный должен признать присутствие за природными явлениями некоего Разумного Начала, по слову Эйнштейна – «Высшего Интеллекта», проявляющего себя в упорядоченности мира. Но в этом упорядоченном мире – зло и страдание, невинное, бессмысленное страдание. Вот сильнейший аргумент атеизма. «Высший интеллект» – это не Бог, атеист не испытывает по отношению к нему религиозного чувства. Кто же это, что же это? Получается так, что мы существуем, копошимся под равнодушно-жестоким взором какого-то сверхчеловеческого Сознания, абсолютно нам чуждого и враждебного. И если атеизм вульгарный есть Абсурд бессмысленности, то атеизм разумный есть Абсурд какого-то чудовищного, кошмарного Смысла… Атеизм – это абсолютное Отчаяние, невыразимый Ужас.

Когда человек мыслит себя в Абсурде атеизма – казалось бы, естественно ему опуститься, погибнуть. Увы, так это и бывает в явлениях цинизма и пьянства. «Станем есть и пить, ибо завтра умрем». Апостол Павел цитирует эти слова пророка Исайи, показывая отчаяние человека без веры в Воскресение (2 Коринфянам, 15). Но вот, нет же – мы знаем удивительных людей, которые называют себя атеистами, практически же проявляют чудное благородство стремлений и великую душевную силу. В личном общении, в драгоценных встречах автор получил волнующее откровение «анонимного» Христианства воли. «Безрелигиозный сектор Церкви Христовой» – это не абстракция, это радостная реальность, которая с точки зрения Христианства веры только так и может быть обозначена. Мой друг называет себя атеистом, на деле же он поклоняется тому же самому, общему для всех, единственному Идеалу человечности, который мы, христиане веры, увидели во Христе. Но у нас, в Христианстве веры – наследственный и личный религиозный опыт, у нас молитва, таинства, чудеса, у нас надежды, от которых дух захватывает. А у него ничего этого нет, он поклоняется и служит, служит Богу совершенно, так сказать, бескорыстно, не ожидая себе никакой награды, никакой Вечности, из одного, можно сказать, воистину чистого, свободного уважения. Это возвышает его в моих глазах чрезвычайно. Что это?… Надо прямо так и признать: что это чудо, это какая-то таинственная глубинная, мощная связь человека с Высшей, Вечной Человечностью нашего Господа. Это очень таинственно.

В практике жизни, достойной жизни, такой человек забывает о теоретическом Абсурде, об отчаянной безнадежности своего будто бы атеизма.

<...>Давно уже замечено, что проповедь Христианства никогда не оставляет только нулевого, безразличного впечатления. Всегда в результате – либо взволнованность, радость, душевный подъем, либо уныние, подавленность, отвращение. Очень опасна неискренность. Но не менее вредна бывает даже и искренность, когда она выражает себя в благочестивом примитивизме или в наивной апологетике «от науки». Со стыдом вспоминаю рассказ, как к знаменитому физику явился добрый христианин и принялся убеждать его, ссылаясь почему-то на Эйнштейна, что он должен уверовать в Бога. Учёный мягко возразил, что «для этого нужны более глубокие основания». Он прав абсолютно. Уверование – это великое таинство души, чудесное рождение в ней личного молитвенного отношения к Богу Живому.

Должен быть какой-то сокровенный высший смысл в том, что сильному человеку не даётся благодати религиозной веры. Мы можем оценить связанную с этим захватывающую идею свободы. Бог наш чтит свободу человека. Он не заставляет Себя признать, Себе покориться принуждением «науки», логики или подавляющей интуиции. Трудно уверовать в Бога – но нельзя же и успокоиться в Абсурде атеизма. Нерешаемость, неизвестность – это свобода, постоянное напряжение свободы. И в этом положении благородный, милосердный, великодушный агностик, не сознавая себя религиозно, определяет себя религиозно фактически, в самом глубоком смысле слова религиозно. Да, мы не знаем, «существует» ли Бог. Существует Святыня, духовная Красота истинной человечности. Согласен ли я вот так, ничего не зная о Боге, без всяких расчетов и гарантий, свободно преклониться перед этой Красотой, её избрать в решающий Принцип моих стремлений и действий? Вот подвиг свободы, который с точки зрения Христианства веры заслуживает высочайшей оценки. ДОСТОЙНО ЖИТЬ В НЕИЗВЕСТНОСТИ. Вот девиз мужества и свободы, при исполнении которого бывает радость великая на небесах.

В заключение автор предостерегает от ошибочного впечатления, будто сказанным выше как-то унижается церковное Христианство веры. Напротив! Можно сказать попросту так: всё у нас остается на своем месте, но очень расширяются наши представления о владениях Господа нашего Иисуса Христа.