Богослов эпохи модерна
Сегодня исполняется 70 лет со дня кончины известного русского богослова, представителя религиозно-философского возрождения начала ХХ века, основателя Свято-Сергиевского богословского института в Париже протоиерея Сергия Булгакова. О том, что он был за человек, каким его видели власти, общество и церковь, мы беседуем с ректором и основателем Свято-Филаретовского института в Москве, духовным попечителем Преображенского братства проф.-свящ. Георгием Кочетковым
– Отец Сергий Булгаков – профессор, пишущий философские статьи, один из многих православных священников, – чем он все-таки был так опасен для советской власти, что его насильно выслали из страны в 1922 году?
Свящ. Георгий Кочетков: Его выслали как неисправимого врага советской власти. Конечно, для новой власти, занявшей тогда себе прочные позиции, захватившей страну, такой человек был не нужен так же, как и Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, Н.О. Лосский и другие. Это понятно, потому что властям никакой священник был не нужен, а этот священник был еще и очень знаменит, очень известен, очень влиятелен. Он был не просто философом и не просто одним из профессоров Московского университета, он был человеком нового времени, тех перспективных перемен, которые могли произойти в нашей стране, если бы не случился революционный переворот в момент ее слабости.
Булгаков был творческим, действительно выдающимся, даже гениальным человеком. И с такими людьми, с духовной элитой, на протяжении всей своей истории неизбежно боролась советская власть. Она опиралась совсем на другие силы – на «оборванцев и негодяев», как говорится в одной из библейских книг, в книге Судей. Для бандитов не нужны выдающиеся и мыслящие, тем более еще и духовные люди, за которыми стоит сила благодати и сила слова правды, за которыми стоит огромная потенция творческого пути и новой жизни и с которыми такая власть не знает, что делать.
– Что в духовном опыте отца Сергия, в том числе в богословии, наиболее важно для церкви сегодня?
Свящ. Георгий Кочетков: Отец Сергий Булгаков – один из величайших богословов на уровне лучших отцов церкви. Он был собирателем всего предания. Он смотрел на церковную традицию каким-то новым, прежде невиданным взглядом. У него был опыт ответов на вызовы современности, новой эпохи. С одной стороны, он был, конечно, человеком эпохи модерна, эпохи утонченной, эпохи, умеющей разбираться в тонкостях, в деталях, умеющей видеть плюсы и минусы, различать добро и зло. Он – человек, который искал прежде всего Бога и Божью правду. Он искал человека, спасаемого Богом. А для этого человек должен иметь очень прочные основы, очень хороший фундамент в своей духовной, и не только духовной, но и общественной, и экономической, и политической, и научной, и культурной жизни.
Булгаков в этом отношении был, конечно, незаурядным человеком. Он – человек, который продвинул вперед дело осмысления божественного Откровения и Богопознания. Он действительно жил божественным Светом. Он был просвещенным во всех смыслах человеком, не только в плане рациональном, культурном, научном. Самое главное – это его умение собирать традицию, ее перерабатывать, видеть ее как целое, видеть ее живой и развивающейся – и поэтому всегда самодвижущейся, идущей вперед за Богом, а не просто за духом времени.
– Насколько это востребовано сегодня, насколько воспринимается его наследие?
Свящ. Георгий Кочетков: Сегодня, когда еще не прошла до конца эпоха постмодерна, мы, конечно, понимаем, что жить постмодернистским образом уже невозможно, тем более жить так в церкви, в православии, в христианстве, в такой вере, которая глубока и широка, которая вмещает подлинный духовный опыт каждого человека. Нам невозможно жить по-прежнему. Поэтому кто-то начинает искать что-то новое и, как это нередко бывает, находит то, что является хорошо забытым старым. А Булгакова вообще никогда хорошо не знали. Его основные богословские труды, прежде всего большая и малая трилогии, вышли в те годы, когда не только в советской России не могли ничего такого узнать, но и за границей, поскольку тиражи этих книг были крайне малы, кроме того, они были написаны на русском языке, мало доступном для европейцев и других народов. Поэтому сейчас, когда люди хотят становиться уже не просто начетчиками в области богословия, философии и всех отраслей гуманитарного и духовного знания, когда они хотят выйти снова на плодородную землю настоящей культуры и творчества, обойти Булгакова нельзя.
Он был очень недооценен своими современниками. Даже его родной Свято-Сергиевский парижский институт – и тот прославился в наше время полным непониманием и недооценкой отца Сергия, своего основателя, неумением оценить его подлинный вклад в православное христианское предание. Отчасти здесь сказалось неуместное осуждение его разного рода церковными лидерами, которые часто выносили решение под давлением политических обстоятельств. Но сказывалась и неспособность к творческому развитию догматики, христианского учения, христианской жизни, неумение чувствовать запрос живых людей, которые, попав в новые условия, взывали к Богу. Бог им отвечал, но это надо было заново услышать.
Поэтому круг тех, кто Булгакова понимал адекватно и тем более мог сказать что-то в его поддержку, пусть даже иногда и критически, отмечая какие-то недоработки, недочеты, недостатки, которые, конечно, не делали Булгакова ни еретиком, ни каким-то подозрительным богословом, был очень узок всегда. А врагов у него было много и не могло быть мало при его позициях, которые немногие могли вместить. Это надо, наверное, всегда иметь в виду. Только сейчас начинают проходить какие-то конференции в честь отца Сергия, начинают понимать, что это действительно великий человек. Как мне пришлось однажды сказать в Доме русского зарубежья на одной из конференций, посвященных отцу Сергию, он – человек, который в древней церкви был бы давно канонизирован в чине святых учителей и катехизаторов или, лучше сказать, апологетов церкви, так же как наверняка и Н.А. Бердяев, и некоторые другие из блестящей плеяды русских богословов и церковных деятелей того времени.
– А тот узкий круг, который адекватно понимал его при жизни, сегодня расширился или, наоборот, сузился?
Свящ. Георгий Кочетков: Сейчас, после определенного периода забвения трудов отца Сергия, появился новый потенциал. Не то чтобы расширился круг – может быть, есть не так много людей, которые воспринимают его полное наследие, – но появился круг людей, желающих достичь такой глубины и такой полноты своей собственной веры и жизни, желающих обрести способность идти вперед, опираясь на наследие всех великих богословов, конечно, не исключая отца Сергия. Отец Сергий поставил так много вопросов в своих трилогиях и в других произведениях, так много проблем, что еще не скоро будут найдены ответы, разработанные и удовлетворяющие всю церковь. Булгаков, конечно, и сам отвечал на множество вопросов. Но чем больше он отвечал на трудные вопросы церковной истории, церковного учения, церковной догматики, церковной практики, тем больше вставало вопросов, тем больше требовалось ответов. И вот сейчас, мне кажется, довольно благоприятный момент для того, чтобы заново открыть для себя имена таких величайших Божьих делателей на ниве церковного учения и Богопознания, как Булгаков и Бердяев.
– Вопрос о пастырской деятельности о. Сергия. Он был одним из создателей РСХД, главой братства святой Софии, в конце жизни вокруг него собиралась община. Насколько важным, на Ваш взгляд, для него было создание горизонтальных связей между духовными чадами, некоей среды, а не просто связей каждого с духовником? Дружба между сестрой Иоанной Рейтлингер и монахиней Еленой Казимирчак-Полонской типична для его круга или является скорее исключением?
Свящ. Георгий Кочетков: Это не совсем вопрос духовничества. Многие старцы собирали своих духовных чад и продолжают это делать и поныне, некоторые более удачно, некоторые менее. Некоторые – настоящие старцы, некоторые – не совсем, но они ревностные церковные люди, которые служат теми дарами, которые получили, или способностями, которые по-человечески имеют. Все-таки у отца Сергия Булгакова не только под влиянием Бердяева, но и по собственному опыту было большое тяготение к человеческому единению. Поэтому ему был очень важен и близок опыт братский, общинный. Он не случайно создавал братство святой Софии, не случайно создавал общины своих учеников, последователей, друзей, духовных чад. У него была все-таки больше община, чем просто собрание духовных чад. Это всегда надо иметь в виду. Он в этом смысле также был человеком передовой церковной жизни, а не просто последователем каких-то схем, реализуемых в новых условиях. Русская эмиграция действительно большую часть своей истории была свободной, и поэтому там и дух дышал свободнее. И в ней новые веяния духа воспринимались совсем не так, как в условиях несвободы, даже такой несвободы, которая была, скажем, в дореволюционной России, уж не говоря про несвободу современных людей, попавших в тяжелейшие условия нового типа клерикальной экклезиологии, которая как раз отрицает свободу духа и творчества духовной жизни христиан, верных членов церкви.
– Но ведь отношения между его последователями и духовными детьми были разными. Например, крестница сестры Иоанны (Рейтлингер) говорила мне, что чувствовала некоторое напряжение в отношении сестры Иоанны к матери Марии (Скобцовой), хотя явно она об этом никогда не говорила.
Свящ. Георгий Кочетков: Это естественно, это тоже следствие свободы. Не было бы этого напряжения – не было бы такого творческого горения духа. Да, каждому направлению не хватало поддержки, потому что вообще было очень мало людей, а новых духовных, культурных, интеллектуальных движений было много. Это неплохо, ничего плохого и страшного в этом нет. Все там друг на друга напрягались. Все это, умноженное на особенности аристократического и интеллигентского русского характера, конечно, создавало определенные неудобства, приносило определенные издержки, но все-таки все люди хотели служить правде, истине, стране, народу, которые их породили и которые требовали возрождения. Я не думаю, что надо из этого факта делать выводы, что они друг друга отрицали. Нет, монашество понимается всегда по-разному. Я думаю, что сам отец Сергий Булгаков тоже понимал его немножко не так, как сестра Иоанна, а ученица сестры Иоанны это понимает, видимо, еще несколько по-своему, со своими оценками, исходя из своего духовного выбора. Это понятно и не страшно.
– Как сочеталось в отце Сергии, с одной стороны, стремление собирать и созидать церковную жизнь, что требовало немалой смелости и силы духа, а с другой стороны — его традиционность, ведь он был потомственным священником, человеком, принадлежащим глубокой православной традиции?
Свящ. Георгий Кочетков: В нем была нетрадиционная традиционность, или традиционная нетрадиционность. Дело в том, как понимать традицию – как внешний набор форм, привычек, норм, правил или как живое предание? Все-таки отец Сергий был, конечно, очень традиционным вот в этом последнем смысле и, может быть, не всегда, не во всем традиционным в первом смысле. Так что нужно просто правильно понять все перипетии, связанные с именем отца Сергия в истории ХХ века. Нужно понять, что церковь, находившаяся в тяжелом, кризисном состоянии в те времена, принять быстро и легко его наследие не могла. Ей самой нужно было пройти определенный путь, и вот теперь она, кажется, его проходит. Во всяком случае, можно надеяться, что проходит. И вопрос рецепции, принятия учения отца Сергия уже вопрос почти риторический, потому что никого уже не смущает всерьез ни софиология, ни, может быть, некоторые первоначально слишком смелые терминологические особенности учения. Все давно поняли, что ничего отклоняющегося как-то всерьез от православия в его учении нет. Наоборот, его поиск каких-то новых подходов в богословии плодотворен и действительно традиционен, действительно не является просто каким-то вывертом декадентства или модерна того времени. Нет, это настоящее великое наследие великого творческого человека.
