Я давно не плачу

Я давно не плачу. Почти совсем. Уже несколько лет. Видимо, прошло время девичьих слез, мало-помалу научилась молитвой и благодарением удерживаться от тяжелых депрессивных состояний - и вроде бы и нет повода для слез. Да и времени особенно на это нет. Слезы приходят только от глубоких духовных переживаний.

Так, как я плакала сегодня, я не плакала никогда.

Это настолько глубокое впечатление, что я чувствую острую необходимость об этом написать, ради чего даже прерываю свое - тоже уже многолетнее - молчание в соц. сетях.

Сегодня - день памяти жертв политических репрессий. Я участвую в акции молитвы памяти, кажется, лет 5. В этот раз я была в Истре. Акция была короче, чем обычно, потому что день воскресный, с утра все были на литургии и начали только после обеда, а закончили уже в 18-00, чтобы успеть в Москву, в Дом архитектора, где состоялся музыкально-поэтический вечер «Свеча памяти».
Впечатления от чтения имен людей, пострадавших от советских репрессий, всегда примерно одинаковые. Поражает, что в эти жернова попадали люди совершенно любой национальности, возраста, образования, профессии. 33 года, 29 лет, 65 лет, 42 года… Столяр, истопник, директор колхоза, работник НКВД, монахиня, безработный… Расстрелян. Расстрелян. Расстрелян. Никакой логики в отборе жертв. Никакой защиты ни от кого. Никакой пощады. Целенаправленно и планомерно. И в ужасающих количествах, невместимых в сознание. Сегодня мы читали имена только пострадавших в Истринском районе. Начали с буквы А. К концу акции дошли до буквы Г. Сотни, тысячи имен. И всякий раз, вглядываясь в себя, со стыдом и скорбью отмечаю: нет во мне настоящего сострадания к этим людям. Его безнадежно мало. Умом я пытаюсь постичь, что же значит весь этот кошмар, какое горе стоит за каждым этим именем, но сердце не готово вместить эту боль. Да и разве это возможно? (У кого-то, наверное, возникнет вопрос – а нужно ли? Но это немного другой разговор).
С этим же чувством я приехала сегодня на вечер в Дом архитектора.

Анна Андреевна Ахматова. Реквием. В исполнении Елены Камбуровой.
Знаете, я не очень чувствую стихи. Во всяком случае, никогда над ними не плачу. И мало их знаю, потому что меня это всерьез никогда не захватывало (ну, - почти). Песни – да, я их глубоко переживаю, и, соответственно, через песни – поэзию. Но до сегодняшнего дня я не подозревала, что поэзия может быть подвигом, явлением высочайшего мужества, настоящей схваткой со злом.

Уводили тебя на рассвете,
За тобой, как на выносе, шла,
В темной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
На губах твоих холод иконки.
Смертный пот на челе... не забыть!
Буду я, как стрелецкие женки,
Под кремлевскими башнями выть.
…
Нет, это не я, это кто-то другой страдает.
Я бы так не могла, а то, что случилось,
Пусть черные сукна покроют,
И пусть унесут фонари.
Ночь.
…
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой.
Кидалась в ноги палачу -
Ты сын и ужас мой.
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
И только пышные цветы,
И звон кадильный, и следы
Куда-то в никуда.
И прямо мне в глаза глядит
И скорой гибелью грозит
Огромная звезда.
…
Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:
И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,
И ту, что красивой тряхнув головой,
Сказала: "Сюда прихожу, как домой".
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.
Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.
О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,
Пусть так же оне поминают меня
В канун моего погребального дня.

Я плакала так, как будто это я потеряла своего сына, который в этот момент мирно спал, положив голову мне на колени.
Но это были удивительные слезы. Как будто онемевшему сердцу вернули утраченную чувствительность и что-то очистилось внутри. Я желаю каждому таких слез.

Меня долго возмущали люди, которые говорят: репрессий не было. Или: были, но не в таких количествах. Или: даже если и много, но это оправдано, иначе мы бы не победили в войне (например). Но потом я поняла, что этими людьми движет желание видеть славу своей Родины. Невозможно восхищаться родиной, которая миллионами пожирает своих детей. Ее невозможно любить такую. А как же на ней жить, если не любишь? Уезжать – предательство. Это стремление к любви настолько свято, что все, что ему препятствует, воспринимается как кощунство. Приходится убеждать себя, что это либо неправда, либо – каким-то непостижимым образом - тоже часть славы.
Настоящая слава нашего отечества – такие люди как Ахматова. Это не внешняя слава, это слава духовного подвига человека, выстоявшего против предельного зла, и не просто оставшегося человеком, но и ставшего источником «очеловечивания» для других, источником оживления сердец. За них и надо любить нашу страну, а не за мнимую «великодержавную мощь».

Это не все впечатления сегодняшнего дня. Но я должна закончить пока. Постараюсь остальное тоже записать.
Низкий поклон Анне Андреевне. И огромная благодарность Елене Антоновне Камбуровой. То, как она сегодня читала, – это тоже подвиг, сродни Ахматовскому и в созвучии с ним.