Туда не ходят поезда и отказываются ехать опытные таксисты…

9 июля исполнилось два года со дня смерти Владимира Леоновича. И вот мы там, где родился известный московский поэт

Кострома. Его мама девочкой пела на клиросе в храме Воскресения Христова на улице Нижняя Дебря, по соседству с их домом. По приезде в Кострому мы отправляемся в тот же храм.

Потом гуляем по костромским улицам, любуясь сохранившимися деревянными домиками с резными наличниками. И кажется сначала, по сравнению с Москвой, что здесь царят мир и тишина.

Но следы сегодняшних политических баталий заметны и здесь. Так, в центре города каждого прохожего встречает иронической улыбкой Владимир Ильич.

Вечер памяти Владимира Леоновича в Костромской областной библиотеке. Здесь у Владимира Николаевича немало верных друзей. Зал периодики, где проходит вечер, наполняется людьми. Звучат воспоминания, стихи, песни.

Чтобы прийти, кому-то пришлось затратить огромные усилия.

К Ольге Коловой, поэтессе и краеведу, Владимир Леонович относился по-особому трепетно, их связывала настоящая дружба.

Мы поняли, что здесь действительно хранят память о Владимире Леоновиче и любят его стихи.

А на следующий день мы отправляемся дальше – в те места, где прошли последние годы его жизни. Село Илешево и городок Кологрив Костромской области. Это далеко, туда не ходят поезда и отказываются ехать опытные таксисты – очень уж дорога тяжелая, ухабистая, машину жалко. Нас соглашаются везти только те, кто туда еще ни разу не ездил.

Илешево стоит на берегу медленно текущей чистейшей реки Унжи, в лесу, в котором водятся лисы, зайцы, даже медведи и волки.

Я бы так умирал, как заря ввечеру,
уходил-пропадал, как больное зверьё…
Только раз я живу, только раз я умру,
а потом я воскресну во Имя Твоё.

В старой деревенской избе, служившей Владимиру Николаевичу «кабинетом», собрались его вдова Виктория, дочка Маша, некоторые из его друзей из Москвы и Костромы.

Солнце в эту пору почти не заходит. За окном плескалась Унжа, и при свечах (электричества в доме нет) звучали стихи, звенела гитара.

Утром 9 июля на деревенском кладбище возле могилы Владимира Леоновича мы совершили утреннюю молитву и литию. Пришли представители местной администрации, работники библиотеки, жители деревни, которые хорошо помнят поэта. Состоялся и вечер в местном клубе.

Совсем по-другому воспринимаются здесь стихи Владимира Николаевича, наполненные любовью и болью за погибающую деревню. Как мало мы знаем о родине, о той России, которая – не Москва. Удивительная красота. Но и удивительная заброшенность. Всюду невероятной красоты рушащиеся избы с прохудившейся крышей, покосившимися стенами. Люди ушли отсюда: нет работы, нет дорог, нет засеянных полей и обихоженных коровников. Нет надежды. В лучшем случае резные деревянные дворцы продаются за бесценок заезжим москвичам. Но те, как перелетные птицы, появляются летом и исчезают к осени. Лишь немногие задерживаются на несколько лет – но не больше: пока не подрастут дети, не понадобится хорошая школа для младшего поколения и возможность профессионального роста для старшего.

Из интервью Владимира Леоновича, 1996 г.:

Если сушат верховое болото, то река мелеет и свой исток теряет, исток у неё отодвигается куда-то к устью. Если нет земледельца, любящего землю, то скудеет культура в самом корне своём. Россия – страна, которая всегда питалась чистыми соками верховых болот, чистыми соками народной культуры. Это общая мысль. Но эту общую мысль я выходил ногами, выработал руками и седьмым потом, который застилает уже глаза. Деревня пропадает, остаётся там несколько старух – нет мужиков, мужики в городе.

На вечере в клубе стихотворение «Писёмушко» – обращение простой деревенской женщины к сыну, сидящему в тюрьме, – замечательно читает вдова Владимира Николаевича Леоновича Виктория Нерсесян:

А вот как сынушко заключённой ты мой
одна беда мне с твоей тюрьмой
как пошли дожди да картошка не копана
а сыны ушли дак не прикованы
мне высокодавленье такой степени
ин до звёздочек до края потемени
всю шатат меня ровно пьяную
на коленках в борозде тут и плаваю
изустала да пала да запела я
во всю голову дура угорелая…
поклонися от меня всем начальникам
каким товарищам как звать величать ли как
а ещё тебе сам напишет Вовушко
напиши ему беспутному два словушка
и за что только Бог меня наказыват
знает все мои грехи да не сказыват.

Что же может делать думающий и совестливый человек в наше время и в наших обстоятельствах? Вот только то, что Владимир Николаевич и делал, – спасать и словом, и поступком. Писать стихи и складывать печи. Не смущаясь скудностью своих сил. Его любимый мотив в последние годы:

Я загадал на Тебя.
Вот что сказал мне Исайя:
или спасешься спасая,
или погибнешь губя…

Из статьи Владимира Леоновича, посвященной его другу, критику Игорю Дедкову:

«Входите тесными вратами... Эти врата называются е д и н о б о р с т в о м. Бесспорные привилегии — знание, совесть, мужество — оставляют человека в конце концов наедине с эпохой и ее господствующей векторной силой…» И далее Владимир Николаевич повторяет вопрос Игоря Дедкова: «Так что же возможно и что невозможно? Что по силам человеку в дурных, грозных, калечащих его обстоятельствах?» И его ответ: «Даже если бы осуществился самый жуткий бред, и только кто-то один, на самом краю света... ценой жизни победил бы грозные обстоятельства, то это и было бы человеческой мерой».