Встреча в Покровском-на-Удгоде
Уже несколько лет основной целью многих паломничеств Преображенского Содружества является восстановление истории ХХ века – истории потаенной, о которой молчат учебники и очень скупо говорят книги историков-исследователей. И одно имя, извлеченное из небытия, удивительным образом тянет за собой другие имена. Так, путешествие группы Покровского братства по местам служения епископа Макария (Опоцкого) заставило вспомнить о его секретаре и младшем сподвижнике, священнике Андрее Артамонове. В 2012 году мы отправлялись в паломничество, зная только о том, что такой человек был, и что именно приезд к нему в 1937 году и спас владыку Макария от ареста, когда было разгромлено братство в городе Галиче.
Прошлый год был щедр на открытия – нам удалось многое узнать об о. Андрее, побывать в селе Дор (оно же Покровское-на-Удгоде) на окраине Костромской области, где в храме Покрова Пресвятой Богородицы о. Андрей прослужил большую часть жизни, вплоть до своей смерти в 1976 году. А в этом году мы вернулись в Дор, чтобы встретиться с теми, кто мог помнить отца Андрея. Для начала историк и краевед Александр Александрович Смирнов, организатор этой встречи, напомнил собравшимся о положении церкви при Советской власти и о людях, которые, несмотря на гонения, оставались ей верны. Потом Александра Буданова, студентка магистратуры СФИ, рассказала о результатах своей работы в архивах, которые позволили восстановить жизненный путь о. Андрея, а после этого вспоминали о нем собравшиеся сельчане, в основном женщины.
Трудно сказать, кто узнал больше нового в результате этой встречи – сельчане или москвичи. Собравшиеся пожилые женщины в 60-х годах были детьми или молоденькими девушками. Потому, естественно, об о. Андрее они вспоминали в основном те подробности, которые фиксирует детская память – каким он был добрым и располагающим к себе человеком, как всегда был готов прийти на помощь, как хорошо разбирался не только в богослужении, но и в строительных делах. И для них была открытием связь о. Андрея с владыкой Макарием и через него – с братской традицией Н.Н. Неплюева.
Зато они смогли узнать и указать нам, кто есть кто на старых фотографиях. И потом в их рассказах оживали уже подзабытые сегодня реалии советского времени. Кто-то вспоминал, как в церковь ходил задами, чтобы не заметили односельчане. Кто-то – как одноклассницу, побывавшую на воскресной службе, учительница на весь день выставила к «позорному столбу» у доски в назидание остальным. А одна из женщин рассказала о том, что ее двоюродная бабушка была все время при о. Андрее, и девочка, навещая ее, естественно, часто виделась со священником. Однако при этом боялась с ним заговорить и даже лишний раз на него взглянуть, несмотря на его доброжелательность и приветливость, поскольку в школе говорили, что священники – люди подозрительные и опасные.
После встречи мы с несколькими местными жителями прошли на кладбище, к могиле о. Андрея. Священник в этом году приехать не смог, поэтому мы помолились сами, все вместе. После молитвы было ощущение, что чего-то не хватает, и мы единодушно пришли к мнению, что необходимо спеть еще что-то пасхальное – стихиры Пасхи.
А на следующий день поиск свидетелей жизни о. Андрея привел нас в Макарьево- Писемский монастырь к схиигуменье Макарии, которая была когда-то его духовной дочерью. Нас предупредили, что едва ли она скажет об о. Андрее что-то хорошее – слишком серьезные разногласия разделили их много лет назад.
И действительно, эта встреча далась группе нелегко. Сначала матушка Макария упорно не желала даже говорить об о. Андрее – и отнюдь не из-за старческой потери памяти. Несмотря на свои девяносто с лишним лет, схиигуменья сохранила абсолютно ясную голову и монастырем управляет отнюдь не номинально. Однако она упорно старалась разговаривать с нами только как с паломниками, приехавшими приложиться к мощам преподобного Макария и получить духовное наставление. И только под конец, когда уже собирались прощаться, и её в последний раз спросили об о. Андрее – тут словно плотину прорвало.
Матушка рассказала, как они вместе с матерью ходили к о. Андрею и считали себя его духовными детьми, а потом покинули его, когда община, не смирившись с декларацией митрополита Сергия (Старогородского), ушла в 1930 году в григорианский раскол. Удивительно, что прошедшие с тех пор 80 с лишним лет не остудили ее эмоций. Она вспоминала, каким о. Андрей был хорошим пастырем («ласковый» – это слово повторяли про него многие), каким прекрасным проповедником. И как ей было больно, что он ушел «к красным» (григориане, как и обновленцы, оказались проектом, выращенным в ГПУ). Рассказала, как она радовалась, когда он (видимо, уже после войны) принес покаяние и вернулся в патриаршую Церковь – но к нему уже не вернулась, поскольку появился другой духовник.
И снова в ее рассказе вставали страшные подробности того времени. «Мы привыкли молчать, потому что скажешь лишнее – и подойдут люди в штатском. Скажут: пройдите с нами – и уведут навсегда. А мы молчали – потому и уцелели». А в самом конце, когда уже попрощались – так тронуло, когда схиигуменья вдруг спросила, нет ли у нас фотографии о. Андрея – так хотелось бы поглядеть на него еще раз! И как было жаль, что фотографии с собой не оказалось.
Этот год не принес, подобно прошлому, сенсационных открытий. Но, собственно, сенсации на то и сенсации, что случаются не каждый год. Впечатления этого года не столько углубили наши знания, сколько вызвали размышления – в том числе и о том, что трагизм истории российского ХХ века не только в массовых репрессиях, но и в том, что люди, ища выхода, попадали в ловушки ложных путей. А также о том, как непросто давать оценки событиям прошлого и как необходимы здесь все свидетельства – и архивные документы, и воспоминания очевидцев, в том числе бесхитростных сельских бабушек. А еще он оставил надежду, что, быть может, сказанное нами заставило кого-то по-новому оценить свои воспоминания.
