Не так давно на нашей земле слова «Россия» и «русские» были под запретом: ведь творилась «новая общность – советский народ». Принадлежность к любой национальности на территории СССР по умолчанию воспринималась как нечто несоветское, а скорее всего – антисоветское. К сожалению, и сегодня любовь к России часто воспринимается либо как официозная фальшь, либо как нечто маргинальное, присущее пожилым радикально настроенным людям. Но что же делать тем, кто искренне любит свою родину и ищет ее подлинного возрождения?
Возможно, именно такие люди собрались 15 апреля в Свято-Филаретовском институте на встречу с поэтом Юрием Кублановским. Ее участниками стали не только преподаватели и студенты первого в России светского богословского вуза во главе с его ректором священником Георгием Кочетковым: в зале можно было увидеть тележурналиста и писателя Феликса Разумовского, директора Института гуманитарно-политических исследований Вячеслава Игрунова, литературоведа Марину Смольянинову и других.
– Здесь собрались те, кто думает о России, надеется и верит в ее будущее. Чтобы эта вера была не поверхностной, не абстрактной, требуется трезвенность и мужество, – так Дмитрий Гасак, председатель Преображенского братства и проректор СФИ, обозначил цель начавшейся беседы.
Трудно подобрать жанр этой встречи – беседа, диалог, дискуссия? Если кто-то хоть раз видел какое-нибудь шоу на российском телевидении, когда оппоненты друг друга перебивают, срываются на крик или рукоприкладство, – то здесь было нечто совсем другое. Мнения порой звучали противоположные, кто-то говорил, что его шокировали те или иные высказывания, но при этом тон был абсолютно мирный и уважительный – было видно, что каждый хочет действительно разобраться, дойти до сути.
– России нужны не деятели, а делатели, потому что наше Отечество нужно не реставрировать, а восстанавливать в нем русский дух на новом витке развития, избегая повторения, – с этого тезиса начались размышления поэта Юрия Кублановского в ответ на вопрос о том, есть ли будущее у России.
Юрий Кублановский, родившийся в 1947 году, считает, что его поколение можно назвать непуганым – скажем, по сравнению с поколением его родителей и даже дедов: «Мы не испытали голода, войн, репрессий образца 1930-х годов. Конечно, мне довелось побывать 5-6 раз на Лубянке в 1970-е, но времена уже были совсем другие».
– Действительно, в России произошел антропологический сбой. Это верно отметил отец Сергий Булгаков: уже через три месяца после Октябрьского переворота русские лица стало не узнать. Большевицкая бойня была за гранью добра и зла, – добавил он.
В 23 года Кублановский, увидев у друзей портрет незнакомого ему ранее отца Павла Флоренского и услышав, что тот был расстрелян на Соловках, решил поехать в только что открывшийся там музей поработать экскурсоводом: «С Соловков я вернулся другим человеком. До этого я не знал о масштабах существовавшего там лагеря, слышал только о Флоренском. Это был 1970 год. В комнате, в которой меня поселили, еще был дверной глазок. Вообще обстановка была такая, будто зэки полчаса тому назад куда-то разбежались. Я по-новому перечитал курсы, которые только что изучал в университете (наше искусствоведческое отделение находилось при истфаке МГУ). И эта память о Соловках оставалась и остается со мной всегда, именно она помогла мне не стать дешевкой…»
Позже он писал об этом так:
За вскипающею зыбью вдали
близок край не ставшей отчей земли:
соловецкий островной карантин,
где Флоренский добывал желатин,
в сальном ватнике на рыбьем меху
в продуваемом ветрами цеху.
...Всё ничтожество усилий и дел
человеческих, включая расстрел,
и отчаянные холод и мрак,
пронизавшие завод и барак,
хоть окрест, кажись, эон и иной,
остаются посегодня со мной...
Вот об этом новом эоне для России и шла речь на встрече.
«Наверное, больше всего в советское время мне мешало существовать то, что нельзя было поминать невинно убиенных. Теперь все-таки, несмотря на рецидивы советчины, любой человек всегда может прийти на Бутовский полигон», – сказал поэт.
Собственно, какой станет Россия в будущем, по мнению Кублановского, зависит от двух вещей: родится ли в ней поколение, способное взять за нее ответственность, и каким будет положение России в мире.
– Я не пессимист и не оптимист, я называю себя неуступчивым минималистом. Имею в виду, что стараюсь ловить все росточки живого, которые вижу. Например, приезжаю в Рыбинск или Ярославль – и вижу там живых, думающих людей, тех же батюшек, каждый из которых немного Дон Кихот. Я на них рассчитываю. Вижу провинциальную бескорыстную интеллигенцию – краеведов, библиотекарей, музейщиков. Знаете ли вы, что сейчас чуть ли не в каждой области выходят замечательные издания – «Рыбинская слобода», «Углич-поле» и т.д. – прекрасные краеведческие журналы, которые учат любить родину? Возможно, они и помогут нашей России – атом к атому, молекула к молекуле. Почему нет? Кажется, об этом еще писали Федотов и Карсавин: возрождение России начнется с приходской жизни и очагов культуры, – отметил Юрий Кублановский.
Конечно, подобные размышления вызывали в ответ желание рассказать о том, что видят участники встречи у себя дома, в том числе в глубинке: «возрождения приходской жизни, к сожалению, не происходит. Тем батюшкам, которые всерьез стараются просвещать, приходится очень трудно. На таких часто пишут доносы», «после службы как-то я сама видела священника какое-то время назад, который считал кассу и говорил: “Всего 40 тысяч – что же это за служба?”», «библиотеки тоже стоят абсолютно пустые, не оказывая никакого влияния на жизнь общества».
– Так что же, по-вашему, надежды нет? – спросил поэт оппонентов.
– Есть, но, на мой взгляд, только в возрождении церкви, – ответила Лидия Крошкина, преподаватель СФИ и член Преображенского братства.
– Конечно, батюшка должен быть батюшкой 24 часа в сутки, а не только на литургии. Чтобы к нему в любой момент могли обратиться за утешением, за словом правды. Сейчас с этим не все хорошо. Но это и понятно: священники ведь выходят из нашего же общества, – сказал Юрий Кублановский. – А вообще я считаю, что каждый должен думать о том, что лично он сделал для своего Отечества.
В какой-то момент разговор зашел о том, что для нас значит Россия. Для Вячеслава Игрунова это в первую очередь «всемирно отзывчивая душа». Но какова при этом роль православия в будущем России, тут же задался он вопросом: «Вот я человек нерелигиозный – так есть ли для меня место в России будущего? Когда я слышу слова патриарха о том, что атеизм – это зло, что это означает лично для меня – как со мной поступят?..»
О религиозности в современной России высказался отец Георгий Кочетков: «К сожалению, сегодня страшно стать религиозным, так как можно потерять свободу – качество, которое человек ценит в себе. Если бы церковь была больше сама собой, если бы в православии было больше Православия, тогда, наверное, и религиозность свою ценность во многом не потеряла бы. Но дело ведь не только в религиозности, а в жизни по вере. Нужно, чтобы люди научились жить вместе, объединяться на духовных началах и ставить это на первое место. Для нас это, конечно, путь создания общины и братства. Они очень традиционны для нашей церкви, для нашей Русской земли, хотя в нашей среде всегда было и определенное сопротивление, что тоже в историческом контексте легко понять в любую эпоху. Неслучайно Бердяев говорил о том, что русский народ самый коммюнотарный народ в мире, самый общительный и общинный. Это не пустые слова. Конечно, это касалось прежнего русского человека и народа. Сейчас слишком много со своего места сдвинуто, но надо потихоньку ставить все на свое место».
На вопрос о том, в чем начала русского самосознания, Юрий Кублановский поделился: «Любовь к родине дана мне в ощущениях – к красоте родной культуры, природы. “Троица” Рублева, Дионисий – все это мне любо, это течет по моим жилам». Может быть, поэтому он вернулся в Россию одним из первых политэмигрантов – в 1990 году?
Не раз на встрече вспоминали Солженицына, которого Кублановский считает настоящим пророком: «Солженицын говорил, что Россия восстанет после коммунизма через сто лет. А чтобы это произошло, каждый должен выполнять свой долг. Это аксиома».
С Солженицыным напрямую связана судьба поэта: «Я всегда считал, что не имею права отмалчиваться, когда происходит что-то неправильное. Когда в 1972 году выслали Солженицына, я был на Соловках и узнал о произошедшем после. Многие тогда писали письма в поддержку Солженицына – и лично, и совместные, а я не успел. И вот в декабре 1974 года, в день его рождения, я тоже написал письмо в поддержку Солженицына и переслал его на Запад. Его опубликовали. С тех пор меня лишили возможности работать по профессии – я мог только подрабатывать истопником или сторожем в разных храмах Москвы. Наверное, это было небольшой жертвой с моей стороны. Я считал, что не буду иметь права на честное творчество, пока не выскажусь о Солженицыне. Кстати, поэтому я не читаю современные романы – потому что не вижу за ними личности авторов, их роли в обществе».
***
Все темы, поднятые в этом почти трехчасовом разговоре, не опишешь в одной статье, может быть, это и не нужно. В завершение отец Георгий Кочетков, поблагодарив Юрия Кублановского за состоявшийся крайне интересный разговор, сказал: «Ваше видение, что нужны ростки снизу, мне кажется абсолютно правильным. Будет ли это приход или просто объединение верующих людей, которые смогут вместить в себя правду и при этом быть носителями какого-то порядка, без которого на нашей земле жить очень сложно, это самый главный вопрос. Может быть, это будет не совсем приход, может быть, это будет то, что более естественно для нашей церкви и для нашей страны, например, общины или братства. Приход – всегда немного формальная структура. Это обычно храм, а раньше это был квартал города или района, или уезд. Мне кажется, от каких-то формальностей надо понемногу отходить, так как разрушены вещи очень неформальные и глубокие. И это действительно возможно в церкви».
– Меня задел вопрос Вячеслава Владимировича, будет ли место для него в России, если она возродится. Я думаю, что будет в том случае, когда мы научимся жить по-христиански вместе. Потому что здесь как раз будет невозможно вытеснение живого человека, выставление его за скобки. Это будет в принципе невозможно, каким бы он ни был на сегодняшний день, с чем-то согласный или несогласный, – подчеркнул отец Георгий. – Русские люди были очень доброжелательны и открыты до наступления революционного шквала и этим отличались от революционеров всех мастей. Это надо восстанавливать. Именно это, мне кажется, может помочь России. Тогда будет и покаяние – то самое покаяние всех народов Российской империи, – включая евреев, поляков, финнов, прибалтов, кавказцев и т.д. – в котором, безусловно, все народы нуждаются, если они хотят видеть свое будущее.
Анастасия Наконечная
Фото Александра Волкова