««В человеке все должно быть прекрасно»? Культ красоты и молодости в современном мире»

1. Татьяна, Воронеж

Добрый день! У меня такой вопрос: если я иногда делаю замечания брату по поводу чистоты обуви или опрятности прически, то получаю обвинение в том, что я отношусь к внешнему виду, «как свидетели Иеговы». Правильно ли мнение, что христианин должен следить за своим внешним видом? Ведь мы общаемся с людьми и свидетельствуем им о Христе.

Д.М. Гзгзян: Вопрос риторический. Христианин должен следить за своим внешним видом. Разве аккуратными бывают только свидетели Иеговы? Всякий нормальный человек не должен производить ни вызывающего, ни отталкивающего впечатления: и то, и другое оскорбляет достоинство человека и, следовательно, образ Божий. Как раз внимание к своему человеческому, подчеркиваю – человеческому, является условием того, что человек хотя бы на элементарном уровне, отдаёт должное тому образу, который в нём есть. В этом есть тонкость: как не перейти границу, чтобы в человеке был виден человек, как носитель этого образа, а не всякие страсти, желание обратить на себя внимание и т.д.

И вызывающий, и отталкивающий вид означают, что человек поневоле обращает на себя внимание некоторой неадекватностью своего вида, и с ним рядом находиться неприятно. В общем-то, люди об этом знают и такой вызывающий облик для себя выбирают совершенно сознательно. Можно покрыть, например, всего себя татуировками: это и обращает на себя внимание, и отпугивает, всё сразу. Если человек неряшлив, нарочито неряшлив, то это означает, что ему важно демонстрировать своё презрительное отношение ко всем уже самим внешним видом.

В одном из московских театров мы прогуливались в антракте в фойе и рассматривали фотографии актеров. Лица молодые и красивые, но я поймала себя на чувстве, что они для меня неразличимы: однотипный макияж, похожие прически, даже выражение лиц – одинаковое у всех, как бы «выигрышно» заданное фотографом. Это и есть заданность определенного современного типажа как утверждение культа красоты и молодости? Спасибо, Татьяна.

Д.М. Гзгзян: Я не думаю, что нужно делать такие радикальные выводы. Это парадные портреты, естественно, они отчасти подретушированы, но сказать, что именно в этом и состоит выражение культа красоты я бы не смог. Я не думаю, что это выражение культа физической красоты. Там ведь только лица, насколько я себе представляю. Ну да, лица должны выглядеть чуть лучше, торжественнее, внушительнее, благороднее, чем в реальности. Но это в целом свойство парадных портретов.

Увидев тему конференции, я сразу вспомнила лекцию О.А. Седаковой «Посредственность как социальная опасность». Она говорит об «автономности внутренней жизни от внешних обстоятельств, когда человек переживает чувство абсолютной свободы от происходящего». «В такие моменты мы встречаемся с тем, что Гёте назвал «старой правдой», которая всегда все та же: «Правда давным-давно найдена и связала союзом благородные души. Крепко держись ее, этой старой правды». Эта старая правда, где мы всё знаем, ничего не спрашивая и ничего не объясняя себе, не изменяется не только от смены политических режимов, но и от космических катаклизмов. Как известно, по евангельским словам: «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут» (Мк.13:31; Лк.21:33). В Гётевском высказывании важно то, что саму эту старую правду не надо искать. Она давно найдена. Привычная тема поисков, духовных поисков тем самым отменяется. Если что и приходится искать, то это себя – того себя, который может войти в этот благородный союз. И это совсем не просто». Не кажется ли Вам Давид Мкртичевич, что в нашем обществе уместнее говорить скорее о культе посредственности, из которого все прочие культы и вытекают? И об опасности этих культов, грозящих человеку потерей самого себя?

Д.М. Гзгзян: Вопрос риторический, потому что после утверждения «не кажется ли Вам» можно говорить или «кажется», или «не кажется». Кажется, что уместно говорить о культе посредственности, но я не очень понимаю, зачем такая длинная преамбула к этому вопросу. Культ посредственности, безусловно, опасен, но насколько я себе представляю, посредственность преодолевается, в частности, путём тщательного продумывания всевозможных тонкостей той самой «старой-старой правды», которая давно открыта. Дело в том, что её открытость не носит характер очевидности или такой абсолютной нужности, и примыкание к этому «союзу благородных душ» представляет собой большой духовный труд, который непременно предполагает открытие, как бы заново, содержания этой правды. Тем более в таких сферах человеческой жизни, которые до сего дня не испытали, прямо скажем, большого действия просветляющего характера. К таковым, например, относится сфера взаимоотношений между полами.

В фильме Веры Сторожевой «Скоро весна» одна из второстепенных героинь фильма – послушница, которая внешне ничем не примечательна: она толста, неуклюжа. Но внутренне очень красива. К ним в деревню попадает человек из мира. И, когда он возвращается через какое-то время вновь, то говорит: «Я тебя вспоминал». Она в ответ: «А у тебя разве нет сиделки там?» – «Есть, но она какая то неживая, а ты живая».  Вот именно животворящая сила Христа и делает человека красивым. Он как-бы светится изнутри. И жалко, что некоторые женщины, пользуясь косметикой, делают лицо похожим на маску. Я заметила, когда человек приходит в Церковь, он очень меняется в лучшую сторону и внешне тоже. Уважаемый Давид Мкртичевич, Вы согласны, что внутренний духовный мир отражается на внешнем облике человека? С Богом, сестра Галина.

Д.М. Гзгзян: Согласен. Обычно отражается, но нужно ещё уметь увидеть это выражение. Это не настолько наглядно, чтобы было легко заметно всем. А так – да, конечно. Внешнее и внутреннее друг с другом принципиально связаны.

Давид Мкртичевич, скажите, как Вы считаете, действительно ли можно назвать то, что мы видим сегодня, «культом красоты»? Мне кажется, что это скорее культ некоего условного внешнего стандарта (как, например, «90х50х90»), который условно считается эталоном внешней физической красоты и молодости, и по-настоящему «красотой» может пониматься в крайне узком смысле. Я имею в виду, что, в результате, все, что в этот внешний эталон не вписывается, красотой не считается.

При этом, этот эталон никаким образом не демонстрирует, как человек должен себя вести, чтобы это было красиво (максимум, что мы имеем – это понятие «прилично»), как человек должен разговаривать, чтобы это было красиво (по мнению очень многих современных людей, вполне достаточно выражаться в рамках нормативной лексики) и проч. В этом смысле то, что можно понять под сегодняшним «культом красоты и молодости», никак не соответствует понятию «в человеке все должно быть прекрасно», потому что вполне достаточно внешнего соответствия физическому стандарту. И какой в связи с этим нужен посыл обществу, чтобы оно стало отличать стандарт физических данных от настоящей красоты и смогло бы, если уж и не отдавать предпочтения красоте внутренней, то, хотя бы, приравнять её к красоте внешней, признав её значимость? Ведь, без этого, как мне видится, любая духовная жизнь человека находится под большим вопросом.

Д.М. Гзгзян: Конечно, иногда оговаривается, что это красота весьма специфического свойства – это культ эффектной внешности, которая должна захватывать, привораживать и, соответственно, гарантировать дивиденды в виде резкого повышения социального статуса, достатка и т.д. Всё правильно, но что тут особенного? Красота – это то, что устроено Богом, это то, что требует познания, это то, что требует вникания в смыслы мироздания, отдельных вещей.

Стандарт внешней красоты – штука изменчивая, но у него есть вполне определенные причины в разные эпохи. Так, с тех пор как, скажем, человек выступает объектом присвоения как носитель привлекательной внешности, стандарт красоты стал более или менее одинаков. Конкретные геометрические показатели варьируются в зависимости от акселерации, изменения физических размеров людей и т.д. Но у них нет, собственно, никакого наполнения. Просто это притягивает взгляд сам по себе и как-то внутренне связано с похотью, которая вызывает у человека желание обладать всем и вся.

Максимум, что можно вразумительно сказать о внешней красоте – она как-то связана с общей идеей целесообразности. Эта целесообразность свидетельствует о конкретной функции, которую выполняет человек, как и любое другое существо или даже устройство. Здесь никогда не будет критерия, который можно было бы назвать абсолютным. Это всё критерии относительные, связанные именно с тем, какой функцией мы сами нагружаем объект.

Духовная красота – это проявление человеческой богосообразности в облике человека или обнаруживаемые признаки богоподобия в человеке. Как это улавливать – это другой вопрос. Это нельзя описывать, это сначала нужно пережить, а потом постараться передать своё ощущение. Если мы будем пытаться дать только формально правильный ответ на вопрос «что такое духовная красота», то мы обречены на провал и на дальнейшее неизбежное высмеивание всякой такой попытки. Это как говорить про любовь. Что такое любовь? Можно говорить долго и пространно. Но это убедительно тогда, когда свидетельствует человек, в котором эта сила любви видна, в котором присутствует не только убежденность или вера в любовь, а опыт такого любовного отношения к другому, так же как и опыт любовного отношения другого к себе. Тогда есть о чём говорить.

Давид Мкртичевич, интересно Ваше мнение. Меня давно волнует вопрос объективности красоты. Я работаю художником и фотографом, при этом очень много вращаюсь среди творческих людей, культ красоты и прекрасного для них естественен. Но вот одного и того же человека, одно и то же лицо один называет красивым, другой нет. Для некоторых художников красиво, например, изображение мертвого животного рядом с ржавой трубой и мусором, он видит в этом сплетение графических форм и цветовых пятен, при этом еще и какую-то философскую мысль. Лицо недоброе, надменное, выражающее какие-то неприятные эмоции мы реже назовем красивым, даже если оно сложено гармонично, но есть и люди, которые все же считают красивым современную агрессивную, порой порнографическую подачу женской «красоты». Человек, показавшийся нам совершенно некрасивым поначалу, при первой встрече, позднее может нам казаться очень даже красивым. Я уж не говорю о модах в разные эпохи на женскую красоту – средневековые выбритые лбы и торчащие животы, рубенсовская опухлость, современные жертвы анорексии...

Чувство красоты и гармонии субъективно? Каждый судит из своего внутреннего мира? Где тут кроется суть? Или же есть некоторая объективная красота?

Д.М. Гзгзян: Объективной красоты в строгом смысле не бывает. Бывают более или менее объективные критерии, связанные, как я уже говорил, с той или иной трактовкой функциональной целесообразности. Иначе говоря, если что-то идеально подходит под какое-то представление о назначении женщины, например, если речь идёт о женской красоте, то тогда более или менее просто складываются так называемые, объективные критерии. Скажем, критерий «90х60х90» возник не на пустом месте. Но я бы воздержался от слов «объективная красота», потому что они подразумевают, что существует некая универсальная красота, не зависящая от какой бы то ни было субъективности.

Красота подлинная носит характер духовный, а духовность – измерение, которое очень трудно комментировать потому, что надо в нем жить. Это невозможно объяснить словами до тех пор, пока люди не пережили общности, пока их всерьёз не захватило одно и тоже. Тогда они могут обсуждать свой опыт, пытаться его наглядно описать.

Вот тут, например, походя раскритикована «рубенсовская опухлость», а я не очень понимаю, чем она так уж плоха. Когда это такой знаменитый рубенсовский разжиревший дебелый Вакх, помните, так Рубенс не скрывает, что он выписывает уродство вполне определенного порока, это неприкрытая ирония. Но если речь идёт об известной пышнотелости рубенсовских дам – то это представление о красоте, и просто надо попытаться посмотреть на женщину глазами Рубенса. А в таком созерцании присутствует переживание женственности, как что-то связанное с материнством, с плодовитостью. В ходящих по подиуму «живых вешалках» оно абсолютно отсутствует, поэтому у них не рубенсовские формы, а совсем другие.

7. Хоровский Павел

Вероятно, культ красоты и молодости был всегда, но в наше время появились мощные средства влияния на внешность. Помимо гимнастики, которая теперь модно именуется «фитнесом», и разных диет, всё более широко практикуется пластическая хирургия и различные препараты дающие эффект внешнего омоложения. На подходе технологии стволовых клеток, выращивание искусственных органов и генная терапия. Похоже, что скоро состоятельные люди смогут покупать внешность и молодость, как одежду в магазине.

Трудно возражать против того, чего ещё нет, но как христианам относиться к хирургическим манипуляциям с человеческим телом в косметических целях или для приобретения большей привлекательности? Можно ли сформулировать некие принципы или подходы?

Д.М. Гзгзян: В самом общем виде, конечно. Если косметическая хирургия позволяет избавляться от дефектов внешности, например, результатов ожога или каких-то других травм, это одно дело, и по сути правильно, что косметическая хирургия помогла человеку от этого избавиться. Никто ведь не хочет носить на лице следы травм, которые приводят к уродству. Другое дело – экспериментирование с внешностью, которое довольно быстро заканчивается психозом. Это, конечно, очень вредно во многих отношениях. И культивирование того, что надо непременно выглядеть эффектно, производить впечатление самим появлением, это, в целом, травматично сказывается на психике людей и соответственно на их судьбах.

Биотехнологии, которые были названы в вопросе, к косметической хирургии, к излишествам, с ней связанным, отношения не имеют, потому что выращивание здоровых органов вместо больных – это нормальное развитие медицины. Никто из нас не откажется от того, чтобы в случае, когда наш орган придет в негодность, не лечить его довольно грубым травматичным воздействием, а попытаться фактически вырастить двойника, если это возможно. Это отдельная тема со своими сложностями.