Святой доктор Москвы: как немец Гааз провел «тюремную реформу» в России

Вот-вот этот процесс должен завершиться. Немец, переехавший в Российскую империю, не отказывал в помощи никому, то же посоветовал делать и потомкам. Именно Федор Петрович Гааз - автор знаменитой фразы "Спешите делать добро". Ruposters вспоминает энергичного филантропа и рассказывает о невиданной самоотдаче иностранца в России.

Однажды чиновник министерства внутренних дел Российской империи Иван Григорьевич Синявин зашел после воскресной службы к Федору Петровичу Гаазу - главному врачу московских тюрем и члену тюремного комитета. Глазам чиновника открылась невероятная картина: закованный в кандалы, Федор Петрович непрестанно ходил по комнате. Позже недоумевающий Синявин выяснил, что Гааз пробует новые облегченные кандалы для ссыльных. Шагая по комнате, он прошел обычный путь московского ссыльного, который занимал примерно 70 километров (до Богородска). Изобретенные им кандалы не оставляли незаживающих ран на ногах арестантов, за что были прозваны "гаазовскими".

Федор Петрович Гааз, он же Фридрих Иосиф Лаврентий, родился в 1780 году в Бад-Мюнстерайфеле близ Кельна. Он вырос в большой и бедной семье аптекаря, в которой помимо Фридриха было еще семеро детей. При этом все они получили хорошее образование. Фридрих решил продолжить дело своего деда - доктора медицины.

В 17 лет он досрочно и блестяще окончил факультет философии и математики Йенского университета, а за три последующих года получил медицинское образование Венского (Геттингенского) университета - лучшего немецкоязычного высшего образовательного учреждения того времени. Он должен был остаться работать в Пруссии, а при хорошем стечении обстоятельств уехать в Австрию, но судьба распорядилась совершенно неожиданным образом.

Некий российский вельможа, оказавшись каким-то чудом в Кельне, сильно заболел. К нему был приставлен молодой врач 22 лет от роду, но вельможе так понравилась его обходительность и внимание к пациенту, что тот предложил Гаазу переехать в Россию. Вельможей оказался князь Репнин. Он и стал благодетелем молодого медицинского гения.

В Москве сложно было удивить кого-то медиком-иностранцем - все аптекарские лавки в основном держались именно немцами. Но Гааз не собирался оседать в одной уютной лавке, пересыпая порошки и разливая по баночкам снадобья. Благодаря Репнину он стал пользоваться популярностью у достаточно широкого круга московских богатеев, заслужив репутацию благородного и никогда не требующего сверх оплаты за свои труды.

Освоившись на месте, он в отличие от своих коллег начал ходить по богадельням и лечить бедняков бесплатно. Через пять лет сама императрица Мария Федоровна назначила его главным врачом Павловской больницы.

По меркам коллег и чиновников Гааз был самым настоящим чудаком, эдаким наивным иностранцем, который приехал без знаний о стране в попытке научить местных жить по-европейски. Он то требовал учредить должность врача для "внезапно заболевших, нуждающихся в немедленной помощи", то увеличить количество коек для бедняков и крепостных, то обращаться с душевнобольными по-человечески. Естественно, на свои просьбы он получал отказы.

Гааза было сложно воспринимать еще и потому, что выглядел он не сообразно своему статусу: потертые башмаки, старый фрак, обязательно глупо сидящий рыжий парик - такой вот докучливый иностранец, буквально одержимый всем, за что он берется. Нельзя было сказать, что у этого человека не водилось денег, напротив, в России он стал достаточно богат, чтобы позволить себе одеваться хорошо. Но, видимо, он не придавал этому особого значения.

В 1810-1811 годах он дважды ездил на Кавказ изучать полезные свойства минеральных вод. Его исследования послужили толчком к основанию множества лечебных пансионатов и медицинских учреждений в Железноводске, Пятигорске и Кисловодске. Он первым описал минеральные источники в Ессентуках, хотя и, по правде сказать, не увидел именно в тех источниках чего-то особого.

В 1812 году Гааз напросился в армию работать обычным полевым хирургом. Он так и прошел всю войну вместе с армейскими частями, бок о бок с обычной солдатней, вплоть до Парижа. После войны Федор Петрович возвратился на свою родину. Он успел вовремя - его отец был при смерти. Гааз оставался вместе с семьей до кончины отца. Но после похорон он навсегда простился со всеми и вернулся в Россию.

Вскоре после возвращения он получил должность главного врача Москвы. К нему поехали пациенты со всей России - князья из Петербурга, крестьяне из глубинки. В палаты к больным в казенных больницах он провел водопровод, ввел процедуру серных ванн. Он по-прежнему лечил бедных совершенно бесплатно. К Гаазу были очень щедры: Александр I пожаловал ему дома в Москве, целое село Тишково в Пушкинском районе Подмосковья с сотней крепостных душ (принадлежало ему с 1812 по 1853 год). В распоряжении врача находилась суконная фабрика и императорская четверка рысаков.

С 1827 года все изменилось. Федор Петрович получил назначение в Комитет попечительства о тюрьмах секретарем. Эти комитеты были созданы по поручению государя Александра для надзора за содержанием в городских тюрьмах:

"Невозможно без отвращения даже и помыслить о скверных следствиях таких непристойных учреждений: здоровье и нравственность равно должны гибнуть здесь, как ни кратко будет время заточенья", - заключил доктор Веннинг в докладе царю Александру I после ревизии тюрем.

Президентом комитетов был назначен министр просвещения Михаил Голицын. Сопредседателем стал митрополит Филарет, с которым Гааза связывали достаточно теплые отношения. Федор Петрович, вероятно, считал, что страждущих просто стало чуточку больше - теперь к ним добавились еще и тюремные больные.

Пересыльные тюрьмы, предназначавшиеся для содержания этапируемых, были настоящим адом. И с того дня, как немец попал туда, все свои деньги и сбережения он тратил на заключенных. Он покупал им одежду, еду, лекарства. Когда московские власти заявили о сокращении финансирования тюрем и урезании тюремных расходов, Гааз внес сумму в 11 тысяч золотых рублей, только чтобы финансирование не снижалось. Все пожертвования он делал от "неизвестной благотворительной особы", хотя и скрупулезно записывал все свои выплаты.

На свои средства Гааз печатал книги. За все время заботы о заключенных он напечатал 70 тысяч экземпляров церковной азбуки, 8 тысяч святцев, 20 тысяч книг по истории, а также соизмеримое количество псалтырей и евангелий. К слову, Гааз был и оставался католиком.

По его настоянию при пересыльных тюрьмах были открыты различные мастерские, чтобы месяцами ждущие этапа заключенные могли заработать копейку на пропитание. Федор Петрович сконструировал кандалы с кожаными наклепками, которые бы не стирали запястья и ноги в кровь. К сожалению, их власти не приняли в эксплуатацию, но Гаазу удалось убедить Голицына в том, чтобы у его крепостных использовались такие кандалы, на что растроганный Голицын с удовольствием пошел.

Что удалось Гаазу, так это отменить практику железного прута. На длинный железный прут приваривались металлические наручники - по 8-10 штук. "Нанизанные" на этот прут заключенные, разные по силам, возрасту и росту, должны были проходить огромные расстояния:

"Топочась около прута, наступая друг на друга, натирая затекшие руки наручнями, железо которых невыносимо накалялось под лучами степного солнца и леденило зимою, причиняя раны и отморожения, ссыльные не были спускаемы с прута и на этапном пункте", - писал русский юрист А.Ф. Кони.

Гааз добился замены прута кандалами и смог снизить вес цепей с 16 килограммов до 8. Дополнительно он вместе с Филаретом отменил унизительное правило обривания половины головы, в том числе женщинам и детям.

Кроме того, он настоял на перепланировке Бутырской тюрьмы. С его подачи в тюремных клетушках появились окна, умывальники и нары - до этого арестанты спали на полу. В этой же тюрьме Гаазу удалось отвести место под гостиницу для родственников, совмещенную с приютом и школой, в которой детей арестантов учили читать, писать и понимать Закон Божий.

Партии заключенных обычно проходили так, чтобы миновать центр Москвы, - через современную Суворовскую площадь и дальше на Владимирский тракт. Но пока Федор Петрович был в Москве, заключенные шагали через центр. Так, по мнению врача, у них была возможность получить лишний кусок хлеба или подаяние.

На Гааза постоянно жаловались тюремщики. Если врач приходил лично провожать этап из 70 заключенных, на имя министра внутренних дел Закревского поступало на него 70 жалоб. Федор Петрович вынужден был объяснять каждый свой поступок генералу, который к тому же не любил ни его, ни его благодетеля Голицына, считая врача и князя гордецами и вольнодумцами.

Однажды на него завели уголовное дело. Гааза обвиняли в сговоре и попытке организации побега "опасных рецидивистов". Основанием послужили его многочисленные беседы с этими людьми и требование снять с одного из них, уже старика, кандалы. От уголовного преследования врача спасло только покровительство митрополита Филарета и снова Дмитрия Голицына.

Доктор и священник часто спорили. Однажды Филарет стал возражать Гаазу:

- Вы все говорите о невинно осужденных… Таких нет. Если человек подвергнут каре – значит, есть вина.

Гааз вскочил со своего места и воскликнул:

- Да вы о Христе позабыли, владыко!

Все замерли от такой дерзости. Но Филарет, опустив голову, молчал. А потом произнес:

- Нет, это Христос меня позабыл! - Он благословил всех и вышел.

К 40-м годам он окончательно перестал развиваться как ученый медик. Над ним подшучивали представители нового поколения врачей за его старомодные методы и называли его "утрированным филантропом", но пока те брали втридорога с богатых господ за лечение новомодной подагры, Гааз старался быть понятным всем своим основным клиентам - малограмотным крестьянам и их семьям. Его подопечные знали, что "у Гааза нет отказа".

Федор Петрович учредил Институт справщиков при Комитете. До этого у заключенных, особенно неграмотных, не было никакой возможности оформить жалобу или ходатайство. Этим вообще должны были по умолчанию заниматься тюремные чиновники, но на практике бумаги не рассматривались, жалобы не собирались. С помощью справщиков Гааз надеялся разгрести эти бумаги и научить невинно осужденных постоять за себя.

Он делал это потому, что считал многие наказания несправедливыми. За потерю паспорта, опоздание к помещику, воровство давались одинаково жестокие наказания - годы в ссылке.

Царю показали старика, приговоренного к ссылке в Сибирь, которого доктор в течение долгого срока держал в Москве.

- Что это значит? – обратился император к Гаазу, видя явное нарушение закона. Вместо ответа Федор Петрович стал на колени. - Я не сержусь, Федор Петрович, встань!

- Не встану! – ответил Гааз. – Помилуйте старика, ему тяжко будет идти в Сибирь! Не встану, пока не помилуете. Государь подумал и согласился, прибавив:

-На твоей совести.

И у такого человека были критики. Уже после его смерти Толстой будет гневно восклицать, если вдруг речь в разговоре о благодетелях зайдет о Гаазе. Придерживавшийся идеологии ненасильственного неповиновения власти, Толстой не хотел слышать о Гаазе потому, что доктор позволил себе встроиться в систему комитетов, институтов и тюрем, а не просто помогал заключенным и беднякам во время этапа. Но много ли простой врач сделал бы, не имея поддержки в виде первых лиц государства?

В 1852 году, за год до смерти, 70-летний Федор Петрович продал поместье, последний дом и вырученные деньги вложил в строительство больницы. Позже она станет первым учреждением скорой медицинской помощи в России. Сам Гааз последний год жил при созданной им полицейской больнице.

В августе 1853 Федор Петрович заболел. Он возвратился в комнату со старой мебелью и подзорной трубой, направленной куда-то в стену, снял волчью шубу, по которой его знали все без исключения заключенные и бывшие арестанты в городе, взял в руки перо и на бумаге написал ставшую знаменитой фразу: "Спешите делать добро".

Филарет попросил священников, в частности тюремного священника Орлова, отслужить по католику панихиду, хотя никакие правила не обязывали служить молебен по иноверцу. В последний путь на Введенское кладбище тело Федора Петровича провожала 20-тысячная толпа. Самым дорогим, что осталось от огромного состояния доктора, были лишь волчья шуба, та подзорная труба и орден Святого Владимира 4-й степени, который он носил не снимая.

Гаазу установлено три памятника: один - в 1909 году рядом с полицейской больницей, второй - в его родном городе в Германии, а третий - в селе Тишково. Множество больниц и школ носят его имя, в честь него названы улицы в Москве и на Кавказе. В 2011 году в епархии Кельна началась процедура беатификации Федора Гааза (обряд причисления к лику блаженных - прим.). В 2016 году после многолетних исследований его жизни была открыта епархиальная стадия процесса канонизации Гааза как "святого доктора Москвы". Есть все основания полагать, что процесс этот в скором времени завершится. Пока же за Гааза до сих пор читают молитвы.