Протоиерей Георгий Митрофанов: «Почитание новомучеников в нашей церкви так и не сложилось»

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

Сегодняшнее евангельское чтение (Лк 21:8-19) обращено к памяти новомучеников, к памяти тех, чей собор сегодня вспоминается нашей церковью как одна из важнейших страниц  нашей истории святости. Уже прозвучали тропарь и кондак, очень выразительно свидетельствующие нам о том, как вспоминает их церковная традиция.

Прозвучавшее евангельское чтение всем нам достаточно хорошо знакомо. И нельзя не видеть насколько его содержание оказывается созвучным и с гонениями на первых христиан, и с теми гонениями, которые были в недавнем прошлом в нашей стране, и с теми гонениями, которые, наверное, будут еще видимо, по той же причине, о которой предупреждает нас Евангелие. Я не стану говорить то, что говорил многократно в разных храмах по разным поводам о новомучениках.

Могу сказать прежде всего только одно. На мой взгляд, почитание новомучеников в нашей церкви так и не сложилось. По существу мы только сейчас начинаем осознавать это как очень сложный и противоречивый аспект церковной жизни. Да, мы отдавали и отдаем, к сожалению, дань привычным стереотипам, в том числе и советского сознания: нам нужны герои. Никак не вмещаются новомученики в этот привычный стереотип. Как они не героически погибали! Уж это я могу сказать определенно, имея в виду огромное количество материалов, которые мы изучали в Синодальной комиссии по канонизации. Я имею в виду и период гражданской войны, и период репрессий начала 1920-х годов, и период коллективизации и самых кровавых репрессий 1937 года.

Но мы, постоянно перечисляя их имена, как будто говорим: «Вот она, лучшая часть нашего народа, которая дает нам право не каяться в грехе, совершенном тем же самым верующим нашим народом по отношению к ним. Вот та часть нашего народа, продолжателями дела которых являемся и мы – лучшие христиане, помнящие. Мы их продолжатели, а значит, мы на их месте поступили бы, как они». Это большое искушение. Никто из нас не должен даже посметь подумать, что он бы в этой ситуации поступил как должно. Мы не знаем этого.

В процессе канонизации для меня было удивительно то, что, в частности, на юбилейном соборе 2000 года было явлено подлинное лицо церкви. К этому моменту нам, членам Синодальной комиссии по канонизации удалось добиться очень важного, на мой взгляд, результата в нашей работе: благодаря в значительной степени позиции митрополита Ювеналия, который и отстаивал взгляды нашей комиссии в Синоде, мы добились канонизации некоторых выдающихся оппонентов митрополита Сергия, тех, кто действительно не потерял духовной трезвости и являл подлинное мужество. Я имею в виду прежде всего местоблюстителей  патриаршего престола митрополитов Кирилла, Агафангела и Петра.

И для меня это было чудом явления церкви, когда юбилейный собор, состоявший в том числе из людей, которым была абсолютно чужда эта тема, все-таки прославил новомучеников.

И вот сегодня я бы хотел обозначить еще одну страницу святости новомучеников. Благо, произошло нечто такое, что действительно во многом заставляет нас задуматься над тайной мучеников ХХ века.

Вы все знаете, что на днях был прославлен в качестве страстотерпца лейб-медик  Евгений Боткин. Строго говоря, подвиг слуг царской семьи был не менее, если не более замечателен, чем самих ее членов. Ибо в отличие от членов императорской семьи у них был выбор, который неоднократно вставал перед ними в заточении: остаться с царской семьёй и погибнуть или нет. И они выбрали смерть.

И сейчас принято решение канонизировать именно Евгения Боткина – не всех  слуг царской семьи, а только его одного. Да, действительно, он выделяется на общем фоне: не лакей, не повар, не горничная, а врач. И это дает нам повод задуматься над тайной человеческой святости, над тайной человеческой добродетели. Ведь строго говоря, на фоне горничной Демидовой, повара Харитонова Боткин представляется человеком,  наименее подходящим под стереотипные представления о церковности.

Перед нами прежде всего стопроцентнейший русский врач рубежа XIX и XX веков. Он, не происходил из семьи священника, как многие врачи. Его отец был не менее знаменитый врач – Сергей Петрович Боткин, тоже лейб-медик, который даже был намного более знаменит, чем его сын. Атмосферу, в которой формировался будущий страстотерпец, уж никак церковной не назовешь. Он рос в доме своего отца, сына  купца, успешного врача. Для того чтобы много не говорить об этой семье, я приведу хрестоматийнейший пример. Когда умирающего Салтыкова-Щедрина родные убедили все-таки позвать отца Иоанна Кронштадтского – может быть, он все-таки поможет (видите, как все узнаваемо, ничего не меняется), и великий острослов согласился – он только об одном просил: чтобы ни в коем случае не узнал Сергей Петрович Боткин (который его лечил). Потому что после этого он ему в глаза смотреть не сможет. Естественно, все получилось в нашем российском стиле. Когда молебен был уже завершен, отец Иоанн Кронштадтский пил чай. А надо сказать, что отец Иоанн после молебна поцеловал Михаила Евграфовича в уста. Это означало, что он уже все понял. Он всегда так делал после молебна в отношении тех, кто был обречен. Многие, правда, наоборот, видели в этом обнадеживающий момент. И вот, размякший Михаил Евграфович сидит, уставший после молебна отец Иоанн пьет чай, толпа иоанниток, духовных чад отца Иоанна, стоит у подъезда этого дома. А Боткин как назло проезжает, видит толпу и в ужасе решает, что Салтыков-Щедрин умер и это стоят почитатели его таланта. Он врывается в квартиру Салтыкова-Щедрина и видит «отвратительную картину»: писатель, его пациент, сидит с целителем-попом! Вот такая была семья Боткиных.

Евгений Боткин явно искал себя – окончил почти полный курс физико-математического факультета, прежде чем перешел в Медико-хирургическую академию. А дальше перед нами типичный  русский врач. Он работал в больнице для бедных, потом прошел стажировку за границей и далее была успешная карьера, которая привела его в 1910 году в лейб-медики по желанию императрицы. Безусловно, перед нами человек, для которого его долг врача не ассоциировался с какими-то церковными благословениями. Более того, можно представить, что неофитский энтузиазм, неизбывно сопровождавший императрицу в ее духовной жизни, вызывал у него раздражение. Но для доктора Боткина это были его пациенты, которые вверили ему свои жизни, причем один из них был обречен с детских лет на страшные мучения и на скорую смерть.

И происходит то, что происходит. Он остается с ними до конца. В Бога он, конечно,  веровал, а глубоко воцерковленным человеком вряд ли был.

Но он, я думаю, лучше всех остальных, раньше императора понял, что они все будут расстреляны. И вот он принимает смерть. И теперь именно он прославлен как страстотерпец. И здесь возникает интересный вопрос о многих других новомучениках, еще не прославленных. В деятельности нашей комиссии, конечно, возник вполне определенный перекос, посмотрите на собор новомучеников – в нем доминируют клирики. Потом мы стали задумываться о мирянах. И как ни странно, мы чисто статистически обнаружили, что матушки давали признательные признания гораздо реже, чем батюшки. Тогда мы переключились на матушек, потом на мирян вообще и так далее.

И вот теперь перед нами вопрос: расширять ли и дальше круг тех, кто еще может быть прославлен? Кто погибал не в связи с какими-то церковными делами, о ком мы не знаем меры их воцерковленности и которые вместе с тем вели себя достойно, по-христиански?

И последнее, что я хотел бы сказать. Я не раз уже об этом вам говорил. Сутью христианства являются свобода и любовь. И создав человека свободным, Господь  каждого наделил особой тайной его внутренней жизни, которую познать оказывается невозможно. Да, оценивать его поступки мы еще можем, но разобраться во внутренних мотивах его очень сложно. Вот обо что любая агиография, как правило, и спотыкалась. Попытка воспроизвести внутренний мир святого всегда приводила к какой-то профанации.

Кто же тогда свят перед Господом? Нам остается быть как можно менее категоричными в этом отношении. И не только не делить мертвых на святых и обыкновенных, но прежде всего в отношении окружающих наших ближних быть более сдержанными, оставляя за каждым из нас данное нам именно Богом право быть свободным в выборе своих поступков, своих внутренних решений. Тогда действительно мы будем всё в этом мире и в этой жизни воспринимать более по-христиански. А страстотерпец Евгений да будет примером того, что в России всегда была категория людей, которые могли быть православными, католиками, лютеранами, но которые более других являли в жизни пример христианского служения.

Аминь!