О переводе богослужебных книг на русский язык

Протоиерей Георгий Ивакин-Тревогин – член маросейской общины, духовный сын святого праведного старца Алексея Мечёва, с которым был очень близок. Именно Георгий сопровождал гроб почившего старца из Вереи в Москву. Вся жизнь Георгия Николаевича и его супруги Валентины Карловны, также входившей в мечёвскую общину были связаны с церковью в самые трудные для нее годы. За активную церковную жизнь он несколько раз подвергался арестам, известно, что в тюрьме его пытали, обливая в морозы холодной водой, так что на свободу он вышел больным человеком. Но и по освобождении он искал, как лучше послужить Богу.

В 1955 году, в возрасте 52 лет, Георгий Николаевич принял священнический сан в Ташкентской епархии, куда приехал по приглашению  исповедника веры архимандрита Бориса (Холчева) и по согласованию с епископом Ермогеном (Голубевым). Современникам он запомнился как один из лучших проповедников-богословов своей епархии. Его проповеди старательно записывались и передавались из рук в руки. Глубокие духовные отношения и дружба связывали его с маросейцами, собравшимися в Ташкентской епархии, в первую очередь с исповедниками веры .

В начале 1960-х годов, как и другие лучшие священники епархии, отец Георгий снова подвергся клевете и гонениям, после этого служить уже не мог, но по-прежнему пользовался любовью и уважением многих своих духовных чад, которые до сих пор бережно хранят память о своем пастыре. Несколько лет назад они передали Преображенскому братству его епитрахиль и подрясник, которые теперь хранятся в братской ризнице.

Отец Георгий Ивакин-Тревогин – ученый, проповедник и пастырь, автор научных статей по математике, а также проповедей, богословских трудов и нескольких художественных рассказов, на сегодняшний день по большей части неизданных. Как всякого христианина, заботящегося о сохранении веры на русской земле, отца Георгия волновали вопросы богослужения, осмысленном участии в нём всех верующих. Свидетельство тому – рукопись «О богослужении на русском языке», хранящаяся в его архиве и опубликованная в научном журнале Свято-Филаретовского православно-христианского института.

Протоиерей Георгий Ивакин-Тревогин 

О переводе богослужебных книг на русский язык

Как известно, римско-католическая церковь установила на своем соборе исключительное употребление латинского языка при богослужении [1]. Однако, даже в самых недрах римской церкви стали сознавать неудобство такого положения, и на созываемом соборе 11 октября 1962 года поставлен вопрос о разрешении служить на национальных языках [2]. Православная Церковь никогда не учила об исключительности употребления того или иного языка. Православное богослужение совершается на греческом, славянском, грузинском, финском, латышском, немецком, французском, английском, японском, молдавском и на иных языках, которых перечесть затруднительно. Почему же богослужение не совершается на русском языке? Среди богословов находятся такие, которые говорят, что подобно тому, как богослужение совершается не в обычных гражданских одеждах, а в особых священных, то и язык богослужения должен быть не обыкновенным, но особым священным [3]. При этом забывают, что фелонь, <е>питрахиль и другие священные одежды никогда в истории, не являлись обычными гражданскими одеждами [4]. Что касается славянского языка, то было время, когда он употреблялся и на рынке, и в корчемницах [5]. Мы не говорим, что надо совсем обрусить язык, сделать его газетным, но говорим, что нужно и должно непонятные слова заменить понятными, если нет никакого ущерба для смысла. Почему, например, слово живот более благообразно, чем жизнь, или сосаша, чем ссаша? Пусть останутся, если хотят ревнители старого языка, такие слова как нози, руце, яко, очи и т. д. Они недоразумений не вызовут. Но зачем 1. Архив прот. Георгия Ивакина-Тревогина. тетрадь. На обложке указано название: «О переводе богослужебных книг на русский язык». На первой странице есть карандашная помета «3 экз.». Можно предположить, что данная рукопись была переписана как минимум в трех экземплярах и распространялась среди верующих. В начале 1960-х гг. во время хрущевских гонений на церковь, когда внебогослужебное общение духовенства и мирян было запрещено, статьи на такие темы становились особенно актуальными для понимания верующими сути богослужения и осознанного участия в нем. При публикации в основном сохранены орфография и синтаксис рукописи. Подчеркнутые в рукописи слова даны курсивом. Некоторые ссылки на источники, приведенные прот. Георгием в тексте статьи, помещены в комментарий. 104 история русской православной церкви такие слова, как: коло, плинфа, гобзование, скоктание, мшелоимство и т. д. Парийский в своей статье указывает, что Ломоносов ценил и восхищался красотой славянского языка [6]. Это верно. Этого и мы не отрицаем. Но русский язык тоже красив, если выкинуть всякие: баклуши, ахинеи, турусы, на которые ссылается Парийский. Мы думаем, что никто и не думал эти слова вносить в богослужебный обиход. Парийский говорит, что во всей псалтыри не более 100 непонятных слов. Это он явно хватил через край. Из наблюдений над молящимися мы знаем, что в большинстве случаев они молятся сами по себе и почти никогда не вникают в чтения кафизм псалтыри. Что пасхальное богослужение умиляет это верно, но это не за счет славянизмов, а за счет радостных напевов и тех выражений, которые понятны. Известны переводы богослужебных книг проф. Ловягина [7], молитв ко причащению Свирелина [8], акафисты Божией Матери митрополита Филарета Киевского [9] и других. Разве все эти переводы по качеству, по силе чувств ниже славянских. Парийский ссылается на угодников Божиих и на Ломоносова. Но ведь они жили тогда, когда славянские выражения были в ходу и были понятны. Ломоносов, например, в своих сочинениях употребляет такие слова, как «тминный» [10]. Это не от тмина, а от тьмы, то есть тысячи. Тминный, значит бесчисленный. Кому такое выражение понятно в настоящее время? Парийский хочет нас позабавить синодальным «переводом» ирмоса «Крест начертав». Он пишет: «Моисей, начертав жезлом продольную надпись Креста, разделил Чермное море так, что Израиль прошел по нему пешком, ударив же море поперек и т. д» 2 . Но ведь и Парийскому должно быть ясно, что здесь не перевод в точном значении этого слова, а передача смысла песнопения на русском языке, то есть особого рода разъяснение. Синод никогда не думал такой текст вводить в богослужебную практику. Но обратимся к переводу Ловягина: «Моисей жезлом рассек Чермное море для шествовавшего Израиля, изобразив Крест в прямоту, а ударом против фараоновых колесниц соединил тоже, изобразив в широту непобедимое оружие: посему воспоем Христу, Богу нашему, ибо Он прославился» [Ловягин, 162]. Мы не видим, чем этот перевод хуже и менее благообразен славянского. Многие слова славянского языка не только устарели, но приобрели другой смысл на русском языке, благодаря чему происходит всегда путаница понятий. Приведем примеры: понимают ли, в большинстве своем, молящиеся такие слова, как: ручка, орати, глумление, напрасно, равнодушен, тля, работа, сад, лето и т. д.? Но возьмем к примеру новый акафист святым Гурию, Самону и Авиву. В седьмом икосе мы читаем: «Радуйтеся во вражде сущих и озлобленных умирятише преславнии» [11]. Ясно, что автор акафиста под словом «озлобленнии» подразумевает: «находящихся в злобе на ближнего», в то время как славянское значение этого слова совсем другое. Ниже мы приводим небольшую табличку славянских слов, имеющих сходство с русскими в произношении и написании, и совсем разными по своему смыслу.

Таблица. Некоторые слова, которые в славянском языке имеют иное значение, чем в русском 

Само собой разумеется, что этот список далеко неполный даже для постоянно встречающихся слов. Насчет благообразия языка мы тоже не согласны. В качестве примера укажем, что светилен святой великомуч. Екатерине вряд ли прочтет кто-нибудь в городском храме так, в таких выражениях, как стоит в славянской минее. Парийский говорит, что славянский язык непонятен для малокультурных людей так же, как им непонятен зачастую и русский язык — «каждый из нас понимает в меру своего развития и образования». Мы со своей стороны осмелимся утверждать, что славянский язык непонятен, причем даже в самых обиходных выражениях, как, например, в Евангелии, даже для докторов богословия. В качестве примера приведем славянское выражение: «Яко призри на смирение Рабы Своея» (Лк 1:48). Понять и перевести этот стих возможно двояко: 

1. Потому что Он милостиво воззрел (обратил внимание) на ничтожество Своей Рабы. 

2. Потому что Он увидал, какая смиренная Его Раба. Смысл этих двух переводов совершенно различен, не по стилю, а по смыслу. 

По первому переводу смирение — это униженное состояние человека, по второму — это добродетель смиренномудрия. В Лествице преп. Иоанна Лествичника рассказывается об одном брате, который говорил и утверждал, что он совсем не горд, то есть он смиренномудр. Старец возразил ему: «Чем же, сын мой, ты лучше и яснее можешь уверить меня в твоей гордости, как отрицанием того, что ты горд?» (Леств. 23. 14). Поэтому, согласно со святыми отцами и толкователем Евангелия епископом Михаилом, мы говорим, что смысл первого перевода верен, а второго нет. Это не значит, что Богоматерь не была смиренна, напротив, Она была очень смиренна, но только Она никак не могла говорить о Себе, что Она смиренномудра. Кто говорит о том, что он смирен, — тот не смиренномудр, но гордится своим смирением. Что же мы читаем в журнале ЖМП за подписью митрополита Николая? Буквально следующее: «Богоматерь не говорит ни об одной Своей добродетели, кроме смирения (“Призрел на смирение рабы Своей”, Лк 1:48)». Таким образом, митр. Николай склоняется ко второму переводу, который мы считаем совсем неверным. Утверждение Парийского о культурности и о развитии терпит крах. Если славянский язык для митр. Николая непонятен, то что сказать о других? Что же можно сказать о трудных местах богослужебных книг? И будем говорить не о докторе богословия, а о рядовых прихожанах, много ли они понимают из того, что поется и читается? Конечно, такие слова, как «Велика Совета Ангел» непонятные не из-за языка, а по их глубокому смыслу, здесь русский язык не поможет для уяснения смысла. Но зачем же глубокий и трудный смысл еще более затемнять непонятными выражениями? Почему никогда народ не просит прочитать канон святому или празднику, или молебен с каноном, а просит прочитать молебен с акафистом? Потому что акафисты, как правило, составлены недавно, в них меньше глубоких мыслей, но зато они проще по языку. У баптистов все еще понятней, но глубины совсем нет. Кто возражает против русского языка? Главным образом те, которые далеки от св. отцов. Бывший проф. Осипов, когда он был профессором, в частном письме писал, что «богослужение на русском языке вызовет недоверие», оно скомпрометировано обновленчеством. Но никто ведь не говорит, что надо это делать сразу. Надо дать такой текст, в котором следует убрать и заменить все непонятные и соблазнительные слова. Мы не говорим, что вместо «яко» или «ибо» надо писать «так как». Но если вместо «дщи беснуется» написать «дочь беснуется», или вместо «Ангели с человецами совокупишася» написать «соединились» или, в крайнем случае, соединишася, то этим мы только выиграем, получим большую ясность без ухудшения качества перевода. Иногда неясность проистекает от непривычной нам расстановки слов. Вот пример, тропарь 8-ой песни канона 28 января. «Светоносен яко иное показался еси солнце, учений лучи испущая концем: тьму несветлую отгнал еси, <блаженне,> всякаго греха, светом покаяния». Надо быть хорошо знакомым с текстами и языком богослужебных книг, чтобы понять смысл этого тропаря. Небольшая перестановка слов помогает уяснить его смысл. «Светоносен яко иное солнце показался еси, лучи учений концем испущая, несветлую тьму всякого греха светом покаяния отгнал еси, блаженне». Проф<ессор> Ловягин написал много хороших переводов наших богослужебных книг. Много переводов было сделано и епископом Феофаном Тамбовским (затворником). Эти переводы публиковались отрывками в «Душеполезном Собеседнике» (1900–1917 гг.) и, возможно, в других журналах, как, напр<имер>: «Душеполезное Чтение». У него есть и перевод литургии. В житиях преп. Серафима часто даются его наставления. Эти наставления большей частью заканчиваются молитвой, в которой нет непонятных славянских слов. Стиль слов этих молитв, понятность их могла бы служить образцом для будущих переводов богослужения на русский язык. Некоторые боятся смешения русского и славянского языка в одно целое, но этого бояться не следует. Ловягин, еписк<оп> Феофан, еписк<оп> Порфирий и другие показали каким величественным может быть русский язык в молитвенных воззваниях ко Господу. Конечно, такие грубо уличные слова, как, напр<имер>: «показуха», «учеба» и т. д. совершенно неуместны в молитвах. Парийский утверждает совершенно ложную мысль, что якобы «в самой трудной славянской книге найдется не более ста слов, нуждающихся в переводе». Однако, даже в первых двух кафизмах, десятой части псалтыри, их много больше сотни. Но для того, чтобы нам быть совершенно объективными в этом утверждении, возьмем не псалтырь, а Евангелие и выпишем непонятные слова, и не по нашему суждению, а по беспристрастному суждению издательства Московской Патриархии. Что же мы видим? В «Богослужебных указаниях» за 1952 год поме- 108 история русской православной церкви щены евангельские чтения Великого Пятка на утрене (12 евангелий). Они содержат в общей сложности 299 символов. Непонятные слова и целые фразы разъяснены для священно-церковнослужителей в подстрочных примечаниях к тексту. Таких примечаний всего 321, причем многие примечания охватывают не одно слово, а целую группу. Если вспомнить, что только одна 17-ая кафизма псалтыри содержит 176 стихов, то легко придем к выводу, что в псалтыри, как без сомнения более трудной для понимания книги, содержится не менее 3500 непонятных слов и речений. Что касается богослужебных книг, триоди, минеи, октоиха и особенно типикона, то они во многих своих частях, трудней псалтыри. Не славянский язык сам по себе имеет достоинства, а молитвенный дух, который вложен в молитвы. Этот дух может проникнуть в любой язык, будь то русский, будь то эфиопский. На славянском языке, так же, как и на русском, писались и нечестивые вещи, однако, ни тот, ни другой язык от этого не сделались нечистыми. Когда на Западе латинский язык был заменен народным, то посещаемость богослужений, как говорят, возросла на 15 %. Нам ли, в наш век духовного невежества, отсутствия церковного обучения для мирян, ратовать за непонятный язык? Не должен ли Бог быть прославляем от «всех племен и колен и народов и языков» (Откр 7:9)? 1962–1965.

Опубликовано в Научном журнале «Альманах СФИ»