Нужно ли Церкви переходить на современный язык?

«Язык не станет менее мелодичным, если в нем не будет устаревших «влагалищ» и «животов», – считает гость «Прощеного воскресенья» ректор РПУ игумен Петр (Еремеев)

Антон Челышев:

– Сегодня мы взяли за отправную точку нашего разговора самый обсуждаемый и клиром, и миром документ, который касается церковно-славянского языка. Отец Петр, попрошу вас сделать небольшую вводную часть. О чем спор?

Екатерина Рожаева:

– И другой вопрос. Нужна ли эта реформа?

Игумен Петр (Еремеев):

– Речь сегодня идет не о реформе. В центре внимания проект документа «Церковнославянский язык в жизни Русской Православной Церкви XXI века». Текст этого документа был решением президиума Межсоборного присутствия нашей Церкви разослан в епархии для получения отзывов и опубликован для обсуждения.

Вопрос богослужебного языка очень важен для Церкви. Особенно для ее новых членов. В большей степени вопрос непонятности богослужения исходит не от воцерковленных христиан, а от людей не так часто приходящих в храм, от тех наших соотечественников которые ищут, пытаются понять символы и атрибуты, само содержание жизни Церкви. И в этом поиске они часто стремятся сделать для себя более понятной обрядовую сторону церковной жизни, в значительной степени это касается именно языка.

Но все же речь идет не о реформе, не о ломке традиций нашей Церкви, а о возможной адаптации языка к современным условиям.

Рожаева:

– Я знаю, что подобные споры и сто лет назад уже были… Этот вопрос уже поднимался. Если человек невежественный и не читал Библию, он по-русски-то мало что поймет, если упростить…

Игумен Петр (Еремеев):

– Тексты богослужения насыщенны цитатами из Священного Писания, смысловыми оборотами, касающимися  духовного опыта христианина, ищущего спасение, находящего слова покаяния в церковных молитвословиях. И поэтому, даже полный перевод на современный русский язык не сделает полностью понятными эти тексты для тех кто ничего не понимает в вопросах веры, не имеет маломальского личного духовного опыта.

Но вместе с тем, конечно, мы должны признать, что определенные слова и обороты церковно-славянского языка не совсем понятны даже воцерковленным христианам. Что уж говорить о тех, кто услышит богослужение в первый раз. Поймет ли он правильно слово «живот»?..

Рожаева:

– Жизнь. По-моему, это так просто.

Игумен Петр (Еремеев):

– Просто. Но не для всех. Особенно для нашей молодежи, которая порой не понимает смысла слов или целых предложений из Пушкина и Чехова и уж тем более из богослужебных чтений и песнопений. Поэтому и приходится порой на ходу менять такие слова на более понятные или приличные: «влагалище» на «мешок», «блядение» на «суесловие» и так дальше.

Последние два десятилетия язык меняется на глазах, не просто язык улиц, а язык вообще человеческого общения. И дело не только в языке, а в общем уровне культуры. Но мы ведь говорим не о посторонних людях, это ведь чада Церкви и они часто искренне ищут Бога, хотят полной грудью «вдыхать» богослужение.

Как поступать? Мнения разделились. Кто-то считает, что необходимо учить верующих церковно-славянскому языку, другие предлагают заменить непонятные слова и фразы, кто-то настаивает на переводе.

Рожаева:

– Насколько это оправдано и необходимо? Я, если что-то не понимаю, я никогда в жизни не допущу какого-то смешка. Может, надо подтягивать до уровня церковно-славянского людей? А не опускаться?

Игумен Петр (Еремеев):

– Так рассуждаем мы, люди воцерковленные, обретшие в Церкви пристанище, впитавшие ее культуру в более благоприятное время. Мне, Вам и большинству воцерковленных людей нет необходимости ходить в храм со словарем.

Хотя порой что-то и мне самому в тексте остается непонятным и тогда я с сочувствием смотрю на окружающих меня молящихся прихожан.

Рожаева:

– Это музыка! И зачем в двадцать первом веке все это переиначивать? Мне кажется, это надуманная сложность.

Игумен Петр (Еремеев):

– Да. Наш богослужебный язык очень мелодичен, красив. Но надо помнить, что он менялся во времени. Сегодняшний церковно-славянский язык – это не в чистом виде язык святых Кирилла и Мефодия. Язык менялся вместе с языками народов, оставался понятным, живым. Но трагические эпизоды в истории порой вносили свои коррективы.

Например, лишенные возможности развивать богослужебный язык в длительный период турецкого владычества болгары все эти столетия пользовались книгами привозимыми из Российской империи. А в России ведь в это время периодически обновлялись тексты, замещались слова.  В итоге церковно-славянский язык в русском изложении стал малопонятным болгарам, а множить древние книги тоже уже не имело смысла – они также оказались малопонятными, ведь все эти столетия язык общения болгар тоже не стоял на месте. В результате в середине 20-го века богослужебным языком Болгарской Церкви стал болгарский язык.

Это при том, что богослужебные книги на Русь принесли именно болгары, и церковно-славянский язык того времени для них без преувеличения был родным.

В значительно меньшей степени, но похожая ситуация сложилась и в нашей Церкви, когда язык общения, даже литературный язык за последние 100 лет претерпел определенные изменения, но за богослужением мы пользуемся книгами с церковно-славянским языком образца 19-го века.

Рожаева:

– Мне кажется, литургия, которая звучит на церковно-славянском, она более ласкает слух…

Игумен Петр (Еремеев):

– Язык богослужения должен быть мелодичным. Но он ведь не станет хуже, если в нем не будет устаревших «блядей», «влагалищ» и «животов»?

Рожаева:

– По сути, мы делаем такую церковно-приходскую школу для взрослых людей, заставляем их учиться…

Игумен Петр (Еремеев):

– При всем сказанном я разделяю мнение, что церковно-славянский язык – это язык возвышенного общения человека с Богом. Но не считаю, что русский язык или русский слова в церковно-славянском тексте не пригодны для молитвы. Так считать было бы кощунственно.

У нас ведь большинство людей молится вне храма по-русски. Да, церковно-славянский язык определенно служит повышению языковой, духовной культуры тех кто им пользуется, кто его знает. Но мальчишка с улицы, человек от сохи… ну сколько времени ему потребуется чтобы пройти все этапы вхождения в эту культуру, захочет ли он вообще идти к Богу таким путем? А этого ли ждет от него Господь, и имеем ли мы право от него это требовать? Некоторые мои собратья готовы дать приходящему в храм человеку вместо Евангелия учебник по церковно-славянскому языку. Это очень серьезный вопрос.

Большое количество школьников выбирают сегодня после 9 класса колледжи и училища как единственную возможность избежать сдачи ЕГЭ. Иногда из-за лени матушки, порой по причине объяснимой слабой успеваемости, реже из осознанного желания приобрести востребованную профессию. Это тоже наша сегодняшняя и будущая паства. Предложение поучить церковно-славянский язык перед крещением или участием других церковных таинствах находит в этой среде редкий отклик. Часто это относится и к представителям т.н. «золотой молодежи». Вот и получается что каждый второй человек в ответ на вопрос, а почему он так быстро уходит со службы ссылается на непонятность не только происходящего, но и звучащего в храме. Но жажда Бога остается и религиозность таких людей находит реализацию в более упрощенных языковых и обрядовых формах в различных сектантских псевдохристианских общинах.

Вот поэтому вопрос языка богослужения и обсуждается сегодня в Церкви.

Рожаева:

– Получается, мы хотим все это упростить, чтобы излечить этот ликбез.

Игумен Петр (Еремеев):

– Упростить? Нет, не совсем. Я бы говорил о том, что необходимо облегчить людям вхождение в церковную жизнь. Церковно-славянский язык – это средоточие духовной культуры, богатства опыта Церкви. К нему необходимо относиться бережно. Поэтому вспомнив, что язык всегда был живым, меняющимся через замену слов и оборотов, мы можем и должны периодически делать эту работу.

При этом у нас остается для воцерковляющихся людей и для прихожан со стажем огромное количество задач в познании глубины богослужебной культуры. Ведь в богослужебных текстах так много имен и событий из Священного Писания. Их надо знать, понимать, только тогда и богослужение по-настоящему станет понятным.

Звонок от радиослушателя Дмитрия:

– Я в храм хожу 17 лет. Меня устраивает абсолютно все. Единственное, я у батюшки и у родителей спрашиваю, что на русский язык означает та или иная церковная фраза. И когда я все потихоньку узнаю, то я уже знаю. И для меня служба становится более понятной.

Батюшка, знаете ли вы, что в Болгарии есть селяне, они своих детей отправляют в школу не по новому стилю, а 1 сентября по-старому? И ходят они в церковно-приходскую школу. И, как вы относитесь к такому мнению, что надо приучать народ к тому языку, который был до революции 17-го года?

Игумен Петр (Еремеев):

– Церковь существует не для того, чтобы учить людей языку. Что касается Болгарии, то мне не известны Церковно-приходские школы в этой стране.

Челышев:

– Отец Петр, вы обещали нам о Болгарии рассказать и заодно выйти на какой-то пример показательный.

Игумен Петр (Еремеев):

– Да. Хотел поделиться личным опытом. Когда я обучался в начале нулевых годов в докторантуре Софийского университете, я уже был иеромонахом, служил до этого несколько лет будучи студентом и выпускником Московской духовной академии в Троице-Сергиевой Лавре. Примерно на пятом месяце пребывания в Болгарии меня неожиданно попросили поехать послужить в один горный женский монастырь. Была Страстная седмица Великого поста.

Приезжаю... Много сестер, паломников и ни одной книги по-церковнославянски: Евангелие, богослужебные указания, календарь, требник, служебник – всё по-болгарски. Я тогда еще знал болгарский язык не очень хорошо, хотя общался вполне свободно. Но делать нечего, надо служить. А на этой неделе очень много чтений – и евангельских, и молитв. Да и богослужебный устав в Болгарской Церкви как и у греков несколько отличается от нашего устава.

На удивление все давалось легко. Часто богослужебные тексты на болгарском языке звучали даже ближе, внятнее, чем на церковно-славянском. После каждой службы я все больше удивлялся насколько живее, органичнее воспринималось богослужение. Интересное ощущение, хотя до этого более чем 10 лет я каждодневно молился исключительно на церковно-славянском, после семинарии уже даже личные домашние молитвы облекались в церковно-славянскую форму.

Тогда я подумал о том как много еще усилий нам надо приложить, чтобы сделать богослужение ближе и понятнее людям. И дело не только в языке. Сегодня важно знакомить прихожан и воцерковляющихся людей с историей богослужения, изъяснять смысл каждого действия.

Челышев:

– Отец Петр, есть ли какое-то устоявшееся мнение внутри клира? Кто-то из священнослужителей готов идти на перевод? Или, может быть, есть те, кто твердо стоит на церковнославянском начале и какой-то перевод почитают за ересь.

Игумен Петр (Еремеев):

– Если есть дискуссия, значит, есть противоположные точки зрения. Если бы не было их, не было бы и дискуссии, было бы единодушное решение.

Сегодня есть разные позиции по языковому вопросу. В большинстве известных мне случаев участвующие в обсуждении люди все-таки выбирают такой царский путь, который должен позволить нам сохранить богатство языка, и вместе с тем адаптировать его к условиям современных задач церковного служения. Речь идет об аккуратной выборочной замене слов и оборотов.

Мы сегодня должны воспринимать язык богослужения еще и как язык проповеди. Ведь именно богослужение все еще остается самым массовым обращением Церкви к людям. Происходит это в храме, на кладбищенском отпевании или при освящении квартиры, наши крещеные сограждане часто именно и только здесь видят и слышат священника. Что останется из богослужения в памяти человека, тронет ли его душу каждое звучащее слово?

Челышев:

– То есть спор, судя по всему, у нас приобретает классическую форму обсуждения о форме и содержании.

Мне кажется, если мы сейчас чуть-чуть упростим и скажем, что это спор о форме и содержании, то сразу, наверное, станет понятно, кто чего хочет, кто формалист, а кто заботится о том, чтобы смысл стал понятен. Если человек наденет форму игрока сборной России по футболу, он не станет таковым. А форма сборной России по футболу продается в любом магазине.

Звонок от радиослушательницы Светланы:

– Я бы в продолжение речи отца Петра сказала бы, что все зависит в отношениях Церкви и прихожанина все-таки от личности прихожанина и того, кто проводит службу. Насколько человек наполнен любовью к Богу (и вселенской тоже). Вообще-то он должен понимать, зачем он идет на службу. Если у тебя есть такой порыв, и ты идешь. В Москве много монастырей, много церквей, много служб проводят, есть выбор. И как-то люди обычно знают, куда они и зачем идут. Вот у меня на Пресне Иоанн Предтечи, великолепная церковь, которая даже в войну не закрывалась. Понимаете, мне все равно, на каком языке будет проводить проповедь настоятель. Я всегда мысленно присовокуплюсь. Я прихожу до службы. Поставишь свечки, к кому надо, обратишься. Но очистительная часть всей службы все равно присутствует.

Челышев:

– Светлана, вы говорите, что приобщаетесь и прочее. А смыслы вам ясны? Вы отдаете себе отчет в том, что вы абсолютно все понимаете из того, что говорит священник?

Светлана:

– Мне уже столько лет, что я, конечно, отдаю. Больше того. Я была в Чубковичах, там древний храм, еще деревянная церковь. Там настоятель современным русским языком… Более потрясающего обращения к пастве я не слышала. Там хор бесподобный, там эти бабули поют девственными сохраненными голосами. Понимаете, вы были на священнодействии. Это настолько божественно.

Челышев:

– И все на русском языке?

Светлана:

– Нет. Я к тому, что он читает проповедь на современном. Он чисто по-человечески, доходчиво поздравляет, наставляет.

Челышев:

– Если честно, я не очень Светлане верю. «Я долго хожу в церковь, поэтому все понимаю». Мне кажется, Светлана хотела сказать: я считаю, что я все понимаю, я уверена в том, что все понимаю.

Рожаева:

– Душой понимает человек. Отец Петр говорил об этом. Человек на интуитивном уровне все это может осознать.

Звонок от радиослушателя Александра:

– Я такого мнения, что церковная служба – это настолько интимная вещь для каждого человека, что менять что-то, все эти устои, я считаю, что это, честно говоря, кощунственно. Потому что, если бы это нужно было, это, наверное… У нас было много святых и прозорливых старцев, которые могли это давно ввести, если бы это было можно сделать. Но если этого не сделали, значит, это не нужно делать.

Игумен Петр (Еремеев):

– Александр, как Вы думаете, к какому веку относится современное богослужение Русской Православной Церкви, кто его установил, какие святые?

Александр:

– Я беру святых, которые поближе к нам. Те же самые оптинские старцы. Они были божьими людьми и остаются ими. Но они же не ввели такие новшества, значит, этого не нужно делать.

Игумен Петр (Еремеев):

– Вы же понимаете, что в 19-м веке после церковно-приходских школ люди уже выходили вполне сведущими в богослужебном языке, в большинстве случаев они впитывали с молоком матери христианские традиции. И вот теперь век 21-й и это после почти столетия господства антирелигиозной идеологии и расхристанной культуры.

19-й век и век 21-й. Мы говорим с Вами вообще о разных людях. Сегодня многие из нас даже русского классика 19-го века не поймут, что уж говорить о Ветхом Завете на славянском…

Не стоит и догматизировать форму богослужения. Современный богослужебный устав явился плодом многовекового церковного творчества. Отдельные богослужебные чины вошли в практику Церкви не так давно. К ним относится и Пассия, и Чин погребения Божией Матери в теперешнем виде. Но ни у кого ведь не повернется язык назвать их нововведениями. Богослужебная культура Церкви живет в ее чадах и, конечно, обогащается с каждым поколением новыми и новыми традициями, духовным опытом.

Челышев:

– Это тоже, наверное, беда современного человека, который ходит в церковь. Ложное ощущение того, что так было всегда. Вы сейчас привели примеры и доказали, что так было на самом деле не всегда, а тысячу лет назад что-то было совсем по-другому. Все менялось на протяжении всей истории православия. Такое ощущение, что 70 лет безвременья, чем обернулся тоталитаризм для России, и 20 лет сразу после этого – это время, когда Церковь пыталась, что называется, элементарно спастись.

Игумен Петр (Еремеев):

– В том числе спасти культуру и язык богослужения, донести до нас богатый опыт многих и многих поколений наших предков.

Ну а что касается дня сегодняшнего… не стоит вешать ярлыки участникам дискуссии. Сегодня важно услышать всех, понять чем живет наш народ и не совершить ошибку. Ведь речь идет о языке на котором верующие русские люди общаются с Богом.