Павел Мейендорф: "Разнообразие – нормально, поскольку оно всегда было в Церкви"

13 ноября 2009
Интервью Павла Мейендорфа, профессора кафедры литургического богословия имени Александра Шмемана Свято-Владимирской православной академии (Крествуд, Нью-Йорк) для киевского сайта

Павел Мейендорф – профессор кафедры литургического богословия имени Александра Шмемана Свято-Владимирской православной академии (Крествуд, Нью-Йорк), сын выдающегося богослова и патролога ХХ века протопресвитера Иоанна Мейендорфа. Павел Иванович посетил Киев на прошлой неделе как член Смешанной православно-католической рабочей группы святого Иринея Лионского, заседания которой впервые проходили в Киеве. Заседания группы святого Иринея Лионского считаются неофициальным православно-католическим диалогом, существующим параллельно официальным переговорам. Вечером в пятницу профессор Мейендорф посетил телеканал "Глас", где принял участие в записи передачи "Летопись. Связь времен", а также ответил на вопросы для сайта Kiev-orthodox.org.

В середине 1960-х отец Александр Шмеман написал программную статью о проблемах Православия в Америке. Тридцать лет спустя Вы отмечали, что кризис, о котором писал отец Александр, только усугубился. Остались нерешенными и каноническая проблема, и духовная, остались вопросы и в литургической области, несмотря на ряд изменений в этой сфере. Как Вы можете оценить состояние Православной Церкви в Америке сегодня?

Сейчас мы живем в  довольно интересные времена. Как раз в этом месяце будет первое собрание всех американских епископов в новой структуре, образованной после предсоборной комиссии в Шамбези, организованной Вселенским Патриархатом. Мы надеемся, что это приведет к соединению всех православных в рамках либо автокефальной, либо автономной Церкви. Но, конечно, с точки зрения Православной Церкви в Америке всем пойти под Константинополь – это не решение проблемы.

Что касается литургической проблемы, то здесь дела лучше. Частое причащение становится полностью нормальным практически во всех юрисдикциях, может быть, кроме сербской. Почти все православные употребляют английский язык, даже греки, и литургия становится более понятной для прихожан. У нас еще хаос с переводами. Почти каждый священник имеет собственные переводы, в каждой юрисдикции есть несколько переводов, и отсутствует согласие даже среди епископов, какой стиль перевода приемлем для Православной Церкви.

Когда отец Александр Шмеман писал о канонической ситуации в США и готовил базу для автокефалии Православной Церкви в Америке, были надежды на то, что автокефальная Церковь станет началом конца канонического хаоса, сможет объединить православие, рассредоточенное на несколько десятков юрисдикций. Этого не произошло до сих пор. Более того, мы видим, что сегодня самой быстрорастущей православной юрисдикцией в Америке является Антиохийская Церковь, куда приходит много американцев, воспитанных в протестантизме. Почему антиохийцы оказались более успешными в миссионерстве, нежели ПЦА?

Я не могу сказать, что антиохийцы намного более успешны, чем мы. К нам тоже много приходит новых людей. Антиохийцы более агрессивны. Они теперь приглашают бывших епископалов-англикан. Епископальная Церковь сейчас парализована, многие идут в католичество, некоторые в православие. У антиохийцев есть 25-30 приходов западного обряда, что, конечно, притягивает бывших протестантов. Я не знаю, насколько это полезно. Они, конечно, входят в каноническую Православную Церковь, но остаются вне нашей духовной и литургической традиции. Такой подход – своего рода униатство. Этот вопрос довольно сложный для нас. Мы в ПЦА не собираемся такого делать.

Православное богослужение в Америке удивляет своим разнообразием. Здесь можно встретить и традиционный русский или греческий стиль, и попытки реставрировать некоторые элементы обряда первого тысячелетия, и более радикальную реформу Нового Скита. Как профессор литургического богословия, как Вы оцениваете эти реформы?

Разнообразие – нормально, потому что оно всегда было в Церкви. Стремиться к тому, чтобы все служили одинаково – не пастырский ответ на ситуацию. Конечно, есть важные вопросы, требующие решения: частое причащение, службы на понятном языке, менее концертное пение, которое дает возможность петь людям. Зачем нужен хор, чтобы петь "Господи, помилуй" или отвечать "Аминь" на евхаристической молитве?

А что вы скажете о более радикальных реформах, таких как в Новом Ските или Свято-Троицкой общине в Рестоне, штат Вирджиния, где служит отец Павел Гаврильчак?

Эти реформы имеют мало влияния на других. То, что делается в Новом Ските – делается в одном монастыре. У них собственный типикон. Когда его пробовали вводить на приходах, получалось не очень удачно. Даже община в Рестоне – это один маленький приход, который довольно давно основал мой отец. Важны скорее не те или иные конкретные перемены, а сама идея того, что изменения в литургии возможны и что монастырь может иметь собственный устав. Это важный принцип.

Одной из отличительных особенностей общины отца Павла Гаврильчака является общенародное пение. Насколько это важно для Церкви? Такое пение распространено в Америке?

Да, общенародное пение у нас довольно популярно. И у греков, и у арабов, и в ПЦА есть приходы, где примерно половину службы поет народ. Я думаю, это очень полезно. Когда мы приехали в Америку, в нашей Церкви господствовал русский стиль девятнадцатого века: музыка была концертная, скорее итальянская, чем русская. В храме Свято-Владимирской академии мы теперь употребляем и знаменное пение, и русский, и греческий, и румынский, и арабский распевы. У нас в семинарии мало поет весь народ. Но на маленьких приходах без общенародного пения вообще невозможна служба. Многие приходы состоят из 20-25 семейств и попросту не могут содержать хор. Общенародное пение отвечает на пастырские нужды. Поэтому, например, у нас очень важно, чтобы мелодии церковных песнопений были легкими для исполнения на один-два голоса.

Ваш отец протопресвитер Иоанн Мейендорф в 1988 году в Ленинграде выступил с докладом об изменяемости и неизменности православного богослужения. Тогда он отметил, что народное благочестие иногда развивается независимо от церковного богословия и учительства. Особенно заметно это становится, когда богослужение застывает в непонятных формах и совершается на непонятном языке. В Украине, на традиционно православной территории, мы наблюдаем, что большая часть православной литургической традиции перестала восприниматься верующим народом. Та же ситуация и в России. Как, на ваш взгляд, можно актуализировать литургическое предание?

Прежде всего надо служить на понятном для народа языке. И надо объяснять службу, потому что понимать язык – еще не значит понимать богослужение. Поэтому очень важна проповедь. Надо объяснять дух православной литургии. Ведь ее структура довольно простая. Когда я преподаю историю византийской литургии, я сравниваю литургию со средневековым собором. Первоначальная структура очень проста: чтение Писания, проповедь, евхаристическая молитва, причащение. Но как к собору потом стали пристраивать маленькие капеллы, приделы, возник иконостас, так и в литургии появились новые элементы: множество ектений, три антифона в начале… Потом стали читать тайно самые главные молитвы и даже считать их частными молитвами духовенства, а не молитвами всего народа. Так что литургию надо постепенно делать более "прозрачной", чтобы она была понятной верующим.

Какова судьба наследия отца Александра Шмемана в Америке?

Влияние о. Александра Шмемана громадно в литургической области, не только у нас в семинарии или в ПЦА, но и во всех американских юрисдикциях, и по всему миру. Прежде всего это частое причащение. Когда мы приехали в Америку, то перед каждым причащением надо было исповедоваться, как сейчас еще практикуется у вас или в России. Отец Александр Шмеман ввел общую исповедь, и многим поначалу это казалось очень плохим. Теперь мы почти повсеместно пришли к новой дисциплине исповеди, когда люди исповедуются обычно 4 раза в год, но, конечно, если нужно, то и чаще.

В этом году в издательстве Свято-Владимирской семинарии вышла ваша книга о таинстве исцеления – елеосвящении. Что нового вы сказали в ней?

Нужно восстановить эту службу в приходской жизни. Что интересно, у русских до конца 19 века таинство исцеления рассматривалось как подготовка к смерти.

В советские годы в нашей Церкви общее елеосвящение совершалось, как правило, на Страстной седмице – в Великий Четверг. Теперь вошло в практику совершение общего соборования Великим постом каждую неделю, а кроме того, и во время других постов. Насколько это оправдано, на ваш взгляд?

Соборование во время Страстной седмицы, я думаю, нехорошая идея. Так поступают, конечно, и греки, и арабы. Это повсеместная практика для греческой традиции. В Америке соборование совершается даже вместо утрени Великого Четверга. Но лучше совершать его до начала Страстной седмицы. У нас есть шесть недель поста, чтобы готовиться к Пасхе, исповедоваться и вообще заниматься собой. А во время Страстной наше внимание должно быть сосредоточено на страданиях и смерти Иисуса Христа. Поэтому лучше было бы совершать соборование в конце шестой седмицы Великого поста. Кроме того, совершать частое соборование для всех – это злоупотребление. Все же елеосвящение – таинство для больных. На приходах было бы очень хорошо совершать соборование каждый месяц, приглашать больных, молиться над ними и при этом помазывать всех присутствующих. Можно один раз в году совершать такую службу для всех. Но если нет больных – зачем это делать?

Помимо таинства елеосвящения, что еще входит в круг ваших научных интересов?

Следующая моя книга будет об исповеди – о ее истории и практике в разных Православных Церквах. Удивительное непонимание по всему православному миру: что такое исповедь, каким образом и как часто ее совершать? В Америке, например, 95% православных греческой архиепископии вообще никогда не исповедовались. В русской традиции другая крайность – исповедуются перед каждым причащением. Люди не понимают, для чего это. В древней Церкви исповедь была каноническим актом, то есть исповедовали те грехи, которые делали невозможным пребывание в Церкви – отречение от веры, убийство, прелюбодеяние и им подобные. И после такой исповеди требовалось длительное покаяние – десять, двадцать и более лет. Потом, после четвертого века, эта система стала постепенно исчезать. И к десятому веку ее заменила монашеская модель: откровение помыслов, когда ученик каждый день открывал свои мысли и желания духовному руководителю – старцу. Откровение помыслов сначала не было сакраментальным действием - ведь старец чаще всего не имел священного сана. В России позже исповедь стала юридическим актом, и если священник узнавал на исповеди о замыслах против царской власти, он обязан был донести. Конечно, это испортило саму идею исповеди. Как часто надо исповедоваться, какая связь между исповедью и причастием? – В разных православных Церквах по-разному отвечают на эти вопросы, и нет согласия. Написание книги об этом займет несколько лет.

Беседовал священник Андрей Дудченко
www.kiev-orthodox.org
конец!