«Никита Струве – это то, каким бы мог быть русский человек…»
Передача записана 7 сентября 2016 г.
Моя память о Никите Алексеевиче связана с его приездами в Петербург. Мы устраивали вечер встречи с ним в музее Анны Ахматовой, круглый стол, который назывался «В России не удалась история, но удалась культура». Я очень хорошо помню момент ожидания. Когда я ждала встречи с этим человеком, я, естественно, прочитала всё про его прадедушку, про его дедушку, про его папу, про него самого, представив то количество выдающихся русских людей, с которыми он был лично знаком, и живую память о которых он хранит. Вот это должно было явиться пред нами.
Мне показалось, что это какой-то «мамонт», извините за выражение, явится, и к нему можно будет относиться исключительно с благоговейным трепетом. А появился очень живой, очень ироничный, очень открытый, очень демократичный человек. И какие-то, знаете, смешные эпизоды остаются в памяти… Я помню, мы как-то собирались на одну общую трапезу, и Никита Алексеевич на неё купил большие арбузы. Все пытались у него эти арбузы перехватить, чтобы поднести. Он категорически отстранял всяческую помощь и говорил: «Нет, это дело моей чести». У меня было тогда ощущение, что, с одной стороны, ты встречаешь живую традицию русской истории, русской культуры, персонифицированную в этом человеке, а, с другой стороны, это ещё такой антропологический тип, которого мы не знаем. Это то, каким бы мог быть русский человек, если бы в России «удалась история».
Он там как-то сохранился. Ольга Александровна Седакова говорила когда-то, что на её глазах уходило поколение тех бабушек, которые родились до революции, и которые сохранили в себе какую-то другую антропологию. Но я-то уже почти этих бабушек не застала! Для меня через него была встреча с той Россией, и мне сейчас по-человечески очень жаль и трудно, что для меня-то эта встреча состоялась, но только через нашу память она может быть продлена и передана кому-то ещё.
Да, и это все при том, что он занимался работой очень серьёзной и чрезвычайно ответственной в какие-то моменты. Наталья Дмитриевна Солженицына на отпевании вспомнила тот момент, когда готовилось первое издание «Архипелага ГУЛАГ», и когда Никита Алексеевич читал гранки. Они читали с Марией Александровной, чтобы, не дай Бог, никуда не просочилась информация, о том, что готовится издание «Архипелага ГУЛАГ». Он удивительно ответственно к этому подходил, при такой лёгкости характера, и – не то чтобы простоте, но скромности. Он какие-то вещи чувствовал иногда так, как в Советском Союзе их не чувствовали: что значит ответственность за отношения с человеком, что значит хранить верность человеку и т.д.
Наталья Дмитриевна сказала, что благодаря тому, что «Архипелаг» был подготовлен тайно и вышел, репрессии советской власти ограничились только тем, что Солженицына выслали из России. Ничего больше. Её слова были такие, что её можно было понять, что это был один из моментов, когда жизни Солженицына угрожала прямая опасность, и благодаря усилиям Никиты Алексеевича он остался жить.
Марина Михайлова:
Я бы ещё сказала о той удивительной вещи, которой стала для всех нас публикация дневников отца Александра Шмемана. Я думаю, что это тоже подарок от Никиты Алексеевича, конечно. Это было таким радостным, и освобождающим, и великолепным событием. Эта светоносная личность Никиты Струве и не менее лучезарная личность Шмемана – они сошлись удивительным образом!
Татьяна Викторова:
Никита Алексеевич Струве обладал талантом собирать и объединять людей. И на похоронах его это было так ощутимо. Это были похороны без надрыва, спокойные. Были три монахини из монастыря в Бюсси, с которым Никита Алексеевич был очень связан.
