Участники встречи Свято-Андреевского малого православного братства пытались разобраться в происхождении христианских обетов и понять, какое они имеют значение для современных христиан.
На вопросы отвечает Давид Гзгзян, профессор кафедры богословских дисциплин и литургики Свято-Филаретовского института, член Межсоборного присутствия РПЦ.
Вопрос: Зачем были нужны обеты во времена Ветхого Завета, когда вся жизнь человека из среды Божьего народа и так была отдана Богу?
Д.М.Гзгзян: По ветхозаветному принципу вступление в новую жизнь подразумевает исполнение обязательств перед Богом. Тот круг обязательств, который скрепляет договор между Богом и человеком, является если не самими обетами, то их прообразами. Но всегда в рамках Ветхого Завета для людей более ревностных была возможность эти обеты усилить, например, были назореи, которые брали на себя обеты дополнительно. Какую цель они при этом преследовали? Ответ, наверное, один. Жизнь с Богом никак нельзя свести к системе формальных обязательств. Скорее, это мера пронизанности жизни человека Божьим дыханием. И эта мера может быть очень разная. В ветхозаветных категориях это оценивается таким важным началом, как присутствие мудрости. Мудрый человек в Ветхом завете тот, кто умеет жить по-божески во всем, по возможности – абсолютно во всем. И очевидно, что здесь сразу возникает перспектива.
Вопрос: Что происходило с обетами в апостольский век?
Д.М.Гзгзян: Обеты это то, что всегда ориентировало человека в этой жизни. В апостольский век первые христиане проверяли себя, насколько они действительно стали людьми именно Нового Завета, сличая свои ветхозаветные обязательства перед Богом с новыми. Для людей, которые из Ветхого Завета обращались в христианство, это был очень существенный индикатор. Если обеты совпадали с прежними, тогда получалось, что Христа в жизни нет, Он или не пришел, или напрасно умер. Апостол Павел говорил об этом строго и недвусмысленно. Тогда новообращенные слишком хорошо знали, что такое «люди Ветхого Завета» – это они сами, только в прежнем качестве. И им было принципиально важно найти такие красноречивые формы жизни, которые явно отличали бы ее от Ветхого Завета. Но мы к этому не привыкли. При обращении из язычества очень легко спутать жизнь ветхозаветную и новозаветную. И в истории христианства это очень заметно. Мы не очень понимаем, что это значит, потому что никто из нас из Ветхого Завета не приходил. Возможно, именно в этом очень большое искушение для тех, кто обращается в христианство из язычников. Увы, сейчас по этому поводу мало кто в церкви беспокоится. И поэтому, вероятно, тема обетов так плохо актуализируется в церкви. У нас не очень принято проверять себя.
Вопрос: Чем тогда отличается ветхозаветный обет от новозаветного?
Д.М.Гзгзян: Новый Завет – это исполнение смысла Ветхого, он знаменует полноту единства Бога и человека, которую являет Христос. Он приходит к тем, кто имеет нужду во враче, к погибающим овцам дома Израилева. Это люди, которые Его ждут, которые без Бога не могут. Если они принимали Христа, то возникал вопрос: что за этим следует? Вероятно, наступление иной жизни. Жизни, которая обставлена другими условиями, другими обязательствами и принципиально новая по содержанию. Признаться, что мое имущество – не мое, а Божье, это еще не новозаветный принцип. Хотя нам он кажется уже просто заоблачным способом существования, но люди Ветхого Завета, которые обращались от проповеди Петра, все это и так понимали. Поэтому они настаивали на том, что уж если мы становимся кем-то большим, то надо вводить принцип общения имуществ, а не просто перед Богом считать что мое – это не мое, а Твое. Имущество не просто абстрактно Твое, оно принадлежит всем, кто такой же, как я. Этого в Ветхом Завете еще нет явным образом, есть только предпосылки. Так что в принципе, вхождение в эту новую жизнь поневоле должно было быть связано с сознательным изъявлением своей готовности эту жизнь для себя принять, именно принять, а не просто рассматривать как навязанные сверху авторитетами условия. Я ее хочу, поэтому я в нее вхожу, а коли так, то она не может быть не обставлена целым рядом условий.
Вопрос: Можно ли назвать такими условиями крещальные обеты?
Д.М.Гзгзян: Обещание Богу доброй совести – это абсолютно ветхозаветный тезис. Нестяжание, целомудрие и послушание сами по себе еще не несут в себе принципиально христианского заряда. И то, и другое, и третье можно дать в рамках Ветхого Завета. В новозаветную эпоху, когда церковная катехизация была принципиально важным делом для церкви, которая смотрела на это не как на обучение, а как на свою миссию, сквозной темой оглашения было испытание. Поэтому каждый этап был связан с тем, что человек усиливал свои обязательства. Но не просто потому, что надо по-пионерски взять на себя еще что-то. Нет, это испытание на предмет того, действительно ли ты готов доверять Христу свою жизнь и насколько серьезно готов. У обетов именно такое выражение.
Если же говорить о крещении, то в используемом сегодня чине они прописаны очень абстрактно. Мы не даем осознанно в крещении обетов нестяжания, целомудрия и послушания. Все попытки в истории христианства усилить переживание осознанного приятия этой жизни есть усиление крещенских обязательств. Монашество только радикализировало нестяжание, послушание и целомудрие. Целомудрие становится безбрачием, нестяжание – отказом от какого-бы то ни было имущества, ну и послушание – ты слушаешься не только абстрактно Бога, но и в первую очередь того наставника, которому решил довериться. При этом зачастую, чтобы придти в Церковь, нужно начинать именно с последнего – с доверия к каким-то конкретным людям. Сколько людей пришло через сугубо личное откровение? Через свой личный Дамаск, который испытал апостол Павел? В Писании этот опыт подается как уникальный, для того чтобы подчеркнуть, что все происходит принципиально иным образом. Одни слушают других, другие слушают третьих, но если эти слушающие не доверяют своим авторитетам, то ничего и не получится, никакой церкви из этого не вырастет.
Вопрос: Зачем современному человеку брать обеты, становиться послушником?
Д.М.Гзгзян: Послушание – это не дисциплинарный принцип, это сквозной принцип существования церкви, который представляет собой взаимное преемственное доверие. Если его нет, тогда получается лукавый выбор: или подчинение авторитетам, или анархия. Авторитаризм или либерализм. Но и то и другое это совершенно не церковные начала. Так что в церковном предании обновление обетов, выражающих наше доверие Христу в тех или иных конкретных условиях, это совершенно естественная вещь.