Катехизация. Тридцать лет и три года
Интервью ректора Свято-Филаретовского института проф.-свящ. Георгия Кочеткова
"Кифа": О. Георгий, Вы катехизируете с 1971 года. Получается – уже "тридцать лет и три года". А сколько групп Вы огласили за это время?
Священник Георгий Кочетков: Это очень сложно сказать. Всё зависит от того, что считать. Были ведь случаи промежуточные, когда я вёл какие-то отдельные этапы оглашения, а кто-то помогал и потом, на других этапах, поддерживал меня. Я всегда во всех группах или исповедовал за всю жизнь (с 1990 года, когда я стал священником), или вёл собеседования, или проводил и то, и другое. До последних лет я вёл практически все открытые встречи. "Начала" и "концы", переходы, т.е. самые ответственные, как мне казалось, моменты я должен был брать на себя до тех пор, пока не выросли собственные катехизаторы. Сейчас, конечно, есть серьёзные катехизаторы, которым я вполне доверяю. И то, за исключением некоторых городов, все исповеди за всю жизнь приходится принимать по-прежнему мне.
Поэтому для меня братство такое родное – потому что даже если не я вёл целиком группу, а был свой катехизатор, какие-то моменты, которые оглашаемые не очень и замечали, но с точки зрения катехизатора важнейшие, узловые, самые трудные, я находил силы проводить сам без перекладывания на других, даже на катехизаторов.
Конечно, были группы, которые я вёл полностью, с начала до конца. Это были практически все группы 70-х, 80-х годов. Потом какое-то время первый этап вёл я, а второй вели другие по плёнкам – по аудиозаписям моих бесед. Иногда это были совершенно неопытные люди, только-только воцерковившиеся. Я понимал, что они ведут довольно плохо, но как еще научить людей? Невозможно было иначе.
"Кифа": Тогда шёл такой вал, что с ним справиться было очень трудно. Я помню, что было по 10 – 15 групп одновременно.
Священник Георгий Кочетков: С середины 90-х годов это было вообще невозможно. И то исповедь за всю жизнь и в таких случаях проводил я. Для меня она была очень существенна всегда, даже если кто-нибудь мог находиться на ней не полчаса, а пять минут. И дело не в том, что я сутками безвылазно сидел с раннего утра до поздней ночи, занимаясь этими людьми, именно настраивая их на исповедь за всю жизнь. Дело даже не в этом, а в том, что собственно духовничество здесь было на самом деле реально, даже если сами люди, которые исповедовались за всю жизнь, этого не помнят и не чувствуют, и не ценят, и никаким образом не продолжают.
"Кифа": Что сейчас Вам больше всего вспоминается в связи с той Вашей группой, которая сейчас прошла Светлую седмицу, со всеми группами потока – потому что всё-таки они все с Вами связаны, действительно, они исповедовались у Вас за всю жизнь – и вообще со всей Светлой седмицей, которая сейчас была?
Священник Георгий Кочетков: Народу было столь много, что были люди, которых я почти не видел. В целом поток очень хорош. То духовное родство, о котором я говорил, безусловно было. Я считаю, очень хорошо, что две мои группы этот период провели вместе. Это группы очень непростые, они потенциально были очень конфликтны, и большая часть основных наиболее взрывоопасных моментов разрешились именно за эту неделю. Если бы этого не было, люди бы разлетелись и разругались бы вдрызг буквально сразу после оглашения.
Очевидно было, что характер катехизаторов, конечно, отражается на оглашаемых; понятно, что у начинающих катехизаторов оглашаемые сначала были очень индивидуализированы, чувствовали себя на периферии, были очень закрыты, поэтому они практически не выступали, им очень трудно было говорить; они буквально в последние дни начали как-то раскрываться, и то только начали. Им значительно труднее было слушать, значительно труднее участвовать, они значительно менее были готовы к поездке, не случайно некоторые из них раньше времени уехали.
Очень важно, что сейчас агапы идут каждый день. И, надо сказать, даже тема агап была одной из тем, искушавших целый ряд людей, и сестёр и братьев. Но они сами это почувствовали, они пришли и сказали: "Да, невозможно судить об агапах, пока ты сам не побудешь, не почувствуешь, не посмотришь".
Драгоценно было возрождение на Светлой седмице полноценного литургического служения, с проповедями, с чтением Писания по-русски, с нормальным синаксарием, то есть с нормальными рядовыми чтениями Деяний и Евангелия от Иоанна. Вот это я считаю принципиально важным – то, что они вошли в литургическую жизнь, что так трудно сделать сейчас в Москве. Очень важно, что они научились хоть немножко жить вместе, как-то исповедовать свою веру. За неделю произошел существенный сдвиг. Это замечательный опыт, который надо, безусловно, продолжать и развивать по самым разным направлениям. Если будет больше оглашаемых, можно и несколько раз в год такие Светлые седмицы устраивать; все зависит от количества оглашаемых, а количество оглашаемых зависит от качества оглашения.
"Кифа". А каково сейчас количество оглашаемых при Свято-Филаретовском институте и Сретенско-Преображенском братстве?
Священник Георгий Кочетков: Сейчас мы оглашаем человек пятьсот в год. Когда-то, в годы пика 90-ых годов, мы оглашали в год до тысячи человек. Правда, я считаю вместе с теми, кто не заканчивал оглашения полностью, но хотя бы проходил какую-то его часть. Этот счёт берётся по начальным цифрам, а не по конечным. Конечные примерно в два раза меньше.
Люди почувствовали, что есть другая свобода
Интервью преподавателя церковной археологии СФИ, катехизатора А.М. Копировского
"Кифа": Сколько лет Вы занимаетесь оглашением, начиная с того времени, когда были помощником?
Александр Копировский: 24-25 лет.
"Кифа": Сколько групп вы провели полностью?
Александр Копировский: Наверное, около двадцати, хотя трудно сейчас подсчитать, но много, много. Конечно, разница очень большая, потому что в тех группах, которые мы начинали когда-то вести, был еще немножко смешан первый и второй этап. И максимальной целью было человека внутри группы воцерковить по возможности, а дальше – как он сам сообразит. Сейчас мы всё больше и больше ориентируемся на общинно-братскую жизнь, и уже во время самой катехизации на первом этапе начинаются какие-то рассказы о братствах, об общинах, именно о совместной церковной жизни, не просто о совместной полуцерковной, как бы светской, а о совместной церковной жизни. Это настраивает вполне определённо, не отменяя, конечно, выбора, и размышления, и всяких неожиданностей – ведь человек может захотеть существовать "в свободном плавании"...
"Кифа": В конце концов, катехизация вовсе не предполагает, что всех дружными рядами ведут в общины и братства.
Александр Копировский: Нет, конечно, нет. Совершенно ясно: даже если бы кто-то и хотел "дружными рядами", то как раз в катехизации мы стараемся максимально подчеркивать, что теперь "за компанию" в Царство Небесное не въедешь и личный выбор должен быть максимальным. Но, с другой стороны, в одиночку не спасёшься. То есть какой-то антиномический момент усилился, и это как раз очень плодотворно. Дело не в том, чтобы просто сказать: вот здесь гавань, вот здесь спасательный круг, придите, обитель сотворим – нет, нет! Именно выбор, выбор пути с максимальным раскрытием того, что у тебя внутри. Но это требует очень большого труда. Самораскрытие – это не фонтан, который из тебя хлещет без труда и без науки.
"Кифа": Что, на Ваш взгляд, значит возрождение очень традиционного для Церкви, оставшегося в канонах, кстати говоря, обычая проводить всю Светлую седмицу и нововоцерковлённым и той общине, которая их принимает, вместе в храме и в научении, в церковном общении?
Александр Копировский: Я на выездной седмице в первый раз. И у меня ощущение, что это единственный сейчас для церкви путь серьёзного возрождения. Потому что когда мы стараемся что-то сделать, не отходя от своего дома, от работы, от того и сего, у нас не может быть таких плодов именно для нововоцерковлённых, какие даёт паломничество. Это единственный выход, потому что церковь себя осознаёт как церковь вполне, когда она служит не раз в неделю, а каждый день. Я специально смотрел очень пристально, не есть ли это хоть в каком-то смысле слова, "зомбирование", то, что иногда называют погружением не в хорошем, а в плохом смысле. Потому что погружение погружением, но иногда человек, погружаясь, уже перестаёт часто что-либо соображать. Я решил проверить себя и ситуацию, то есть отнестись к ней с максимальной подозрительностью. И я увидел, что люди вовсе не стоят как сомнамбулы в церкви на второй или на третий день, тем более на пятый или седьмой день, а ровно наоборот. Где-то в середине происходит перелом. Первый день – это подъём и замечательное откровение – служба Пасхи, люди четыре часа и даже больше стоят на одном дыхании. Потом начинается некоторый спад, потом в разные моменты, что очень важно, начинаются какие-то подъёмы, возрождения. Я думаю, это очень важно, что ни у одной из служб нет запрограммированного, запланированного результата. Всегда что-то новое, всегда что-то необычное и в нас самих, и во внешней ситуации. То кто-то приходит неожиданно, то, наоборот, кто-то уезжает.
Очень ценно, что приходили люди "незапланированные", просто обычный приходской народ, который устраивает себе каникулы, паломничество и в Светлую седмицу ходит в разные храмы каждый день. Вот одна такая милая бабушка к нам заглянула. Вначале она страшно возмутилась, увидев необычные формы, а когда с ней поговорили, она вдруг неожиданно проявила удивительную трезвость сознания. Услышав, что люди стоят с книжками и по-русски служат, потому что люди же не понимают – а это новые люди, которые пришли в церковь, она вдруг задумалась, действительно проявила церковную сознательность, сказала: "Правильно, правильно. Я приду к вам завтра". И когда в субботу она была на литургии, она пришла просто в восторг и сказала: "Я такой службы не видела никогда в жизни" – а она ходит, естественно, всю жизнь по храмам – "я к вам буду ходить еще. Я буду приезжать".
Была атмосфера радости, атмосфера Пасхи, не наигранной радости, не "Давайте же радоваться!" – нет-нет. И если человек хотел спать, пожалуйста, он мог спать. Если человек хотел включаться, то он просыпался и включался. Это не было неким давлением: всё, человека перековали, переплавили, сформировали – ничего похожего. В человеке что-то раскрылось, в каждом. Не было стандартной реакции, не было стандартных улыбок, не было стандартной экзальтации, ничего этого не было. Были трудности, и люди трезво на них смотрели, но при этом радовались. Мне всегда было важно это сохранение трезвости при значительно большей открытости. "Светскость" в худшем смысле слова облезала с людей как шелуха. Это не значит, что хорошие манеры уходили, нет – уходила этакая игривость, остроумие "в любом случае". Это знак воцерковления – когда люди другими глазами начинают смотреть на привычные вещи, в том числе и в области культуры, на Окуджаву и так далее, когда видят новые грани того, что было, а не просто "оттягиваются", вспоминая старое.
"Кифа": И последний вопрос. Что ярче всего вспоминается из этих двадцати с лишним лет?
Александр Копировский: Если я возьмусь вспоминать, надо будет печатать том. Но, может быть, вот что: одна из первых наших групп, выпущенная на Рождество 80-го года. Это был как раз выезд, мы тогда ездили к близкому нам священнику, о. Аркадию Шатову, в деревню Голочелово – в 4,5 часах езды от Москвы, с двумя пересадками, пешком, с автобусами и так далее. Это пустое село, где не было народу, деревушка. Когда мы привезли эту группу, вечером накануне Рождества их крестили в деревенском доме, потому что в храме было холодно. Вокруг была церковь, вокруг были только верующие люди. Ничего временного, ничего случайного, в полном отчуждении, отрыве от города. Пару или тройку дней мы там провели. Я думаю, что это был какой-то прообраз нашей будущей Светлой седмицы – что нужно отрываться, отходить от мира, для того, чтобы к Богу придти, а потом вернуться в мир. Как говорил святитель Михаил (Грибановский): "Нужно уйти от мира и опять придти". Придти в новом своём качестве, не от мира сего, но в мире сем. Для того, чтобы стать таким, нужно оторваться от мира как следует. Что значит оторваться от мира? Это вкусить Царство Небесное в полноте. А Царство Небесное – это общение в любви, радость в Духе Святом и трапеза, на которой все радуются и все свободны. Люди стали обретать свободу, отличающуюся от светской свободы, люди почувствовали, что есть другая свобода, что в церкви интересно. Что в церкви светло, весело, любопытно. Что начинается действительно новая жизнь. Новокрещёная мне сказала: "Ощущение полное, что я родилась, что я начинаю жить по-новому, что я сейчас что-то изучаю, как в детском саду или школе". Собственно, так и должно быть.
Светлая седмица – это большой труд
Интервью катехизатора Дмитрия Гасака
"Кифа": Сколько лет Вы участвуете в катехизации, начиная с того времени, как Вы участвовали в ней в качестве помощника?
Дмитрий Гасак: 8 лет.
"Кифа": Сколько групп Вы сами провели, как старший катехизатор?
Дмитрий Гасак: Это первая группа.
"Кифа": Что бы Вы могли сказать о возвращении обычая проводить Светлую седмицу в церковном общении?
Дмитрий Гасак: Для меня Светлая Седмица – это всегда и большой труд, и большая духовная отдача. А эту Светлую седмицу я пережил как самый настоящий суд. Всякий катехизатор хочет, чтобы группа воцерковилась наиболее полным образом, чтобы никто не отпал. При том, что гарантировать этого никто не может, это всегда некоторое испытание: их можно вести, вести, вести, помогать, помогать, но вот наступает момент, и он, кажется, и для меня наступил, как для катехизатора, и для оглашаемых, когда нужно было "прыгать в пропасть". Я понимал, что мне нужно с ними пройти до конца, и в трудных ситуациях, и в хороших, и в добрых, т.е. в этом смысле единство должно быть наиболее полным. И мне это было очень трудно. Я так это переживал еще и оттого, что я в себе чувствовал закрытость, и открытости в оглашаемых я не мог вызвать и не мог ей способствовать. Единственное, был момент Истины на Пасху. У нас были новокрещенные два брата, и для них это было, действительно, возрождение духовное. Сейчас они все это вспоминают. Мне кажется, очень важно, чтобы когда они видят друг друга, они понимали, что главное – то, что их соединяет и в этом смысле умели вместе и радоваться, и грустить, и молиться перед едой, и вместе ходить, ездить, и так далее. Потому, что тенденции индивидуализма, к сожалению, очень велики. Кроме того, люди не умеют общаться, концентрироваться на главном. У нас была проблема, связанная с манерой общения, когда некоторые братья друг над другом все время подшучивали, все оборачивали в шутку, и этому не было конца. Я понимал, что это для них форма общения и одновременно защиты, что по-другому они пока не умеют. И вот сейчас на Светлой седмице в большинстве случаев удалось с этим справиться. Иногда человек возрождался просто из полной отчужденности.
Мне кажется это общение – это главное. Собственно говоря, во многом, без общения и таинства-то невозможно ни совершать, ни участвовать в них полноценно.
Важно, чтобы мы не только участвовали в таинствах на уровне идеально-онтологическом, но чтобы мы понимали, что мы участвуем все вместе, что это происходит в Церкви и для Церкви. Что мы причащаемся с тем самым братом или сестрой, которые не умеют петь, или слишком все тянут на себя и т.п.
И мне кажется – это самое трудное и для меня сейчас это было труднее всего. Я даже в этом вижу явление возрождения нашего народа, когда мы просто пытаемся и сами быть людьми, и увидеть другого человека как образ и подобие Божие, как члена одного народа Божьего, и в этом смысле быть одним народом, чего мы совсем не умеем делать. Меня это очень волнует, и это, на мой взгляд, очень хорошее, важное дело.
Так что эта светлая Седмица чрезвычайно важна, как опыт общего совместного богослужения, когда христианство проявляется именно как Богочеловечество, где без веры в человека нельзя верить в Бога. И я обо всем этом думал в эту Светлую седмицу. В этом плане она у меня первая такая. Раньше - это было празднование Пасхи: Христос воскрес, и воспоминая это, мы ликуем всю неделю, и причащаемся, и все. А здесь пришлось еще о многом думать.
Мне казалось, что этого не может быть
Интервью с катехуменами (оглашаемыми)
"Кифа": Вы сейчас заканчиваете оглашение, которое продолжалось около полутора лет. Только что завершилась Светлая седмица после воцерковления, то есть после того момента, как все прошли исповедь за всю жизнь, некрещёные крестились, и вот после этого всю неделю все вместе вы были в храме, все вместе были на беседах. Эта традиция в церкви давно утрачена, хотя в канонах и осталась. Я бы хотела знать, что для каждого из вас эта неделя значила?
Валерий: Что я хочу сказать? Была действительно Светлая седмица, насыщенная до краёв. Не хочется говорить "благодать" – это слово слишком часто говорится. Я лучше расскажу такую историю. В определённое время моей жизни была ситуация, когда мне один священник сказал: будет время, чтобы как-то встать на ноги, даст Бог, примешь монашество. Я сказал: "Батюшка, какое монашество? Жена и трое детей". Одному из них в тот момент было полтора года. О каком монашестве может идти речь? Он на меня замахал руками: "Посмотрим, как Бог даст". Когда я открыл "В начале было Слово", и прочитал в предисловии, что оглашение – это своего рода послушничество, что ты становишься как послушник перед постригом, и потом, когда я в конце через какое-то время прочитал, что исповедь за всю жизнь сродни исповеди перед постригом, мне стало настолько, не могу сказать "не по себе", не могу сказать "странно", но настолько как-то необычно и в то же время очень понятно и просто, что передать своих чувств я не могу.
Когда я переходил на третий этап, всё проходило под ореолом этого понимания – что то, что происходит, это своего рода не просто покаяние, не просто изменение пути, потому что путь я изменил давно, но это настолько прорыв, как батюшка говорит, "вперёд и вверх", что слов здесь просто нет. Я очень хорошо помню, что я чувствовал, когда я причащался первый раз в жизни. Я ничего не знал, вернее, что-то знал, но всё было очень на уровне интуиции. Но когда я пошел к причастию, даже не сложив руки, потому что я не знал, что так нужно делать (и, к слову сказать, я после причастия сразу из храма вышел, к кресту не приложился, потому что это было очень личное чувство, оставаться среди людей, народа было тяжело в этом плане), так вот, когда запели: "Тело Христово примите", я помню даже не светлое, а какое-то сияющее состояние. И я тут же вспомнил слова, я с этими словами и шёл, как когда-то Владимиру Крестителю послы сказали: "Не помним, где мы были, на земле или на небе". И вот когда я был на Светлую седмицу на этих удивительных службах, это было то же состояние, возраставшее с каждым днем. А одна из литургий была как трамплин, хочется сказать – в Царствие Небесное. Я тогда на агапе сказал, что от избытка сердца глаголят уста, а у меня было состояние, когда от переизбытка сердца уста уже не глаголят, потому что мыслей настолько много, они настолько разные, и чувства настолько тебя переполняют, что сердце в прямом смысле слова разрывается. Я тогда сказал, что у меня такое состояние, что если я открою рот, я буду как Давид скакать перед ковчегом завета. Я очень понимаю эти слова.
И вот тоже интересный момент: во время оглашения, начиная со второго этапа, для меня Писание и Предание стали оживать. Христос превратился в человека, в живого человека, по плоти в такого же, как и я. Это парадоксально, но Он стал мне гораздо ближе, гораздо понятнее. Несмотря на то, что я раньше понимал Его, безусловно, не по-сектантски, но всё-таки не совсем так. Сейчас у меня появилась надежда, что то, что Он говорил, это всё в принципе реально, это всё написано не ради красного словца и всё оно в какой-то степени выполнимо. Вот это я почувствовал на Светлой седмице – кожей, душой, всем своим естеством. Что еще меня поразило? На литургии в какие-то моменты пространство будто раздвигалось. Оно не становилось светлым, не становилось каким-то светящимся, но появлялся какой-то свет невечерний, мягкий-мягкий, тёплый-тёплый такой. Если бы о. Георгий не говорил о том, что всю жизнь идёт вперёд, я бы закричал: "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!".
Что меня еще поразило – нас на Светлую седмицу никто не уговаривал поехать, нам только настоятельно советовали, не объясняя, не говоря даже ни полслова о том, что нас может там ожидать. Поскольку я могу понимать, что стоит за словами, я был готов к тому, что произойдёт что-то неожиданное, что-то очень серьёзное. Но действительность, как всегда, превзошла все ожидания. Это был переход, мне хочется верить, от веры к надежде, то есть очень серьёзное укрепление в вере и уже ступень надежды, и временами прикосновение к любви. Объяснить это сложно. Но интересно было, что с некоторыми из братьев мы чувствовали схоже, у нас были схожие чувства, независимо от нас, это я знаю совершенно точно. Мы не договаривались, мы разные по возрасту, мы во всём абсолютно разные, но были абсолютно идентичные чувства, совершенно. Тот, о ком я говорю, это поймёт очень хорошо.
Елена: Я хочу сказать, что мне дала эта поездка, и что для меня это значит, потому, что я пока нахожусь не на таком этапе, чтобы говорить в общецерковном смысле – я не считаю себя вправе на это сейчас. А вот для меня это очень много дало, но самое главное, решились те проблемы, которые стояли передо мной к третьему этапу, и на самые главные вопросы моей духовной жизни за эту неделю Светлой седмицы я получила сердцем ответ. Главный вопрос – это соотношение духовного и душевного. Умом я понимала, что за этим стоит, а в сердце этого не было. И здесь совершилось это чудо, я по-другому не могу сказать – дар Божий. Я сердцем это услышала, я это поняла сердцем – что такое духовное. Я человек музыкальный, человек искусства, у меня чувства, эмоции - они захлестывали все остальное, и это мне мешало. А теперь я, наконец, это поняла.
И еще один вопрос, одна проблема: я всегда молилась о любви с большой буквы, о любви небесной. И, может быть это слишком мое личное, но я хочу об этом сказать. Мой муж – человек верующий, но не воцерковленный, и он меня не понимает. Мне очень сложно с ним, как и многим. И в определенный момент мне казалось, что я его не так люблю или не люблю. А сейчас я еду, и у меня на сердце, мне кажется, именно та любовь к нему, которую я искала. Для меня это было главное: различить духовное и душевное, и вот эта любовь.
Я за эту Светлую седмицу почувствовала себя частичкой прекрасного целого, и все, что там было – в такой гармонии! То, что я увидела - это община, это единение, это единое целое. Я думаю: Господи, мне казалось, что этого не может быть, но я это увидела, я это почувствовала, и у меня нет слов от радости. Это не восхищение, это чувство тихой радости и счастья. Я очень благодарна Господу, что он меня взял за руку и привел сюда, что я оказалась частичкой всего этого, я благодарна батюшке - о. Георгию и всем его помощникам.
Знаете, я работаю в детской школе искусства. Уже давно я ловлю себя на мысли, что начинаю урок не с сольфеджио, я начинаю урок с того, что начинаю приводить в нужное состояние дух детей. И они уже другие, и они смотрят на меня другими глазами, они меня не узнают. И у них другие лица становятся, и я другая. На работе говорят: Лена, ты такая светлая, такая спокойная стала.
Евгения: Помню свои ощущения от студенческих поездок, мы очень много ездили. Я постоянно пыталась найти группу, в которую хотелось бы вписаться, и все время, что в школе, что в институте, – не получалось вписываться. Люди собираются, но кто-то один – лидер, и он начинает рассказывать про то, как пили год назад, пили два года назад. Я помню очень хорошо последнюю такую встречу. Я тогда поняла, что все: я больше в этих компаниях участвовать не буду, это просто невозможно. Я туда вписываться не хочу, потому, что рассказывать об этом – просто неинтересно.
И когда мы поехали сюда... Группой мы собирались раз в две недели, а здесь уже совсем другое качество общения. Это вместе, на полу рядком, и оказалось, что не надо прилагать никаких усилий, чтобы вписываться, это твоя жизнь, это твои люди, с которыми хочется и дальше общаться, и жить вместе. И то основание, на котором мы собрались, оно совершенно другого качества. Я просто чувствую, что это то, на чем надо собираться.
Олег: Впечатление, что это именно день длиною в одну неделю – Пасхальную неделю, Светлую седмицу. Что-то проявилось, что-то не проявилось, но, по крайней мере, появился повод задуматься о себе. Нововоцерковленные из других городов дали нам пример немножко иной жизни внутри группы. И буквально тут же по горячим следам, мы уже горячо обсуждаем вопрос нашей дальнейшей жизни. До Пасхи мы об этом так не задумывались, как мы думаем сейчас об этом, и обсуждаем, самое главное. И всех очень этот вопрос волнует: как мы дальше жить будем? Братство – как форма существования жизни на земле. (Смеется)
Естественно, нас не торопят, нам говорят, что впереди еще третий этап, есть время многое осознать, понять, в молитве, в общении. Мы же теперь другими стали – за неделю просто все изменились. И на самом деле интересно: это явление временное, или это явление, которое нас уже не покинет, это те ощущения, которые нас не покинут? Сейчас, как мне кажется, основная задача – не забыть, не растерять, не расплескать. Мы, наверное, еще не осознаем сил своих, их на самом деле намного больше, чем нам кажется.
Константин (новокрещеный): Я, конечно, рассчитываю, что Бог поможет с силами. Задача – как направить себя на какие-то высокие задачи, не размениваться на мелочи, не упираться в рутину, в быт, а к каким-то серьезным вещам двигаться, т.е. начать жить по-христиански в мире. Это самое главное. Но вопрос в том: как это осуществить, во что это должно выливаться? Вот это, наверное, самое сложное. Потому, что покаяться - это понятно, это даже естественно, признать свои ошибки, но нащупать правильный путь – это, наверное, самое сложное для меня. Но я верю, что, Бог даст, все получится.