Как говорить о репрессиях с детьми и молодежью, как достучаться до их сердец?
Лето – время детских лагерей и паломнических поездок, духовных открытий и поисков. В Преображенском содружестве малых братств, окормляемых священником Георгием Кочетковым, оно оказалось связанным еще и с памятью новомучеников, с молитвенным поминовением всех жертв советских политических репрессий.
В уютном сосновом бору на берегу речки Усманки под Воронежем раскинулся палаточный лагерь родителей с детьми. Зарядка, общая утренняя молитва, уборка территории, купание, "мастерские" – лепка из глины, декупаж, фольклорные игры. Всего и не перечислить, быстро летят дни.
Но те, кто выехал сюда, не планировали ограничиться лишь легким совместным отдыхом. Одним из самых значимых событий палаточного городка стала встреча, посвященная новомученикам. Исследователь Псковской миссии, выпускник Свято-Филаретовского института Константин Обозный подробно рассказал о причинах массовых репрессий, о контексте развернувшихся на Церковь гонений. Его рассказ продолжили другие братья и сестры: о шахтах под Челябинском, куда сбрасывали тела расстрелянных, о кропотливой работе по канонизации новомучеников в разных епархиях.
Надо заметить, что сама тема заинтересовала молодежь, но часть подростков вскоре потеряла живой интерес к ней и расползлась по палаткам. И невольно возник вопрос о том, как говорить о репрессиях с молодыми людьми, как достучаться до их сердец. Кто-то вспомнил, как в одной из общин люди просто говорили о своих родственниках, переживших страшный XX век или погибших. И выяснилось, что практически у всех среди близких есть те, кто сидел, кто прошел лагеря и ссылки. Среди родственников двенадцати человек оказалось три священника: двое расстреляны, один умер в тюрьме. Собравшиеся рассказывали об их жизни, и молодые люди постепенно втянулись в разговор.
Разговор о новомучениках продолжился на месте их упокоения. Рядом с лагерем, в километре с небольшим, находятся общие могилы. Огромный черный крест и ряды захоронений на 60-80 человек. Сколько этих могил – точно не знает никто. Священники, крестьяне, рабочие, интеллигенция… Сотрудник "Мемориала", сопровождавший группу, считает, что здесь покоятся более 10000 расстрелянных – увидевший эти захоронения в начале 1937-го года охотник насчитал более ста могил (со слов охотника и было в конце 80-х найдено это место). Большой террор только набирал силу, поэтому число могил нужно удвоить. Но и после большого террора репрессии продолжались, хотя и не с такой силой.
Цифры, как и факты, упрямая вещь. Но точного числа расстрелянных в Воронежской области не знает никто. Архивы ФСБ сегодня закрыты для большинства ученых, и не слышно, чтобы внутри славного ведомства велись исследования в этом направлении. Правда, нельзя сказать, что власть пытается совсем стереть память о ГУЛАГе, напротив, какие-то символические действия она совершает. Ежегодно с участием властных структур проходит день памяти репрессированных. Государство вместе с Церковью и бизнесом собирает деньги на строительство здесь, в месте массовых расстрелов, часовни.
У закладного камня этой часовни взрослые и дети совершили мирским чином вечерню, и пока они молились, совсем рядом, по лесной дороге, проезжали на машинах воронежцы. Они мчались к воде и, вероятно, даже не знали о тех, кто лежит недалеко от речки Усманки. Хорошо, что еще не наезжали на могилы. А ведь случается и такое. Автор этих строк был в начале июня в Оренбурге. Так вот там, в Березовой роще, ушлые дачники, чтобы сократить путь к воде, несутся прямо по могильным рвам, чуть ли не касаются колесами памятника жертвам тоталитаризма. Хорошо, что сам памятник выполнен в антивандальном формате: огромные камни, массивный железный крест.
Русские люди, даже очень хорошие, с трудом возвращаются памятью к тридцатым. Это армяне очень хорошо помнят геноцид 1915 года, а русские и Великую Отечественную уже начинают забывать. Этому есть психологическое объяснение.
Новый человек инстинктивно отворачивается от сталинского прошлого, от мрака тех лет. Оборачивает его мифом. Это Набоков романтично, в блоковской просодии писал:
Но, сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг.
Но никакой романтики в 30-х не было. Индустриализация и оборонка. Технология массовых убийств. Пытки, канцелярия и круговая порука. Поколение детей, убивающее поколение своих отцов. В воронежских могилах лежат современники Александра Блока, те, кто родился в восьмидесятых годах XIX века. И убивали их те, кто родился в нулевых и десятых годах века XX. А потом и их, как исполнителей, отправили туда же. Обыкновенный сталинизм. Но в солженицынской упаковке в него сегодня сложно въехать. "Архипелаг ГУЛАГ" стало трудно читать: ушло время. Нужны какие-то другие форматы – не понимания, здесь все ясно: без покаяния у народа нет будущего – а восприятия, понятного ракурса. И, кажется, в церковном измерении он постепенно нащупывается.
На месте будущей часовни председатель одного из малых православных братств Андрей Еремеев говорил о мгле. О том, что на краю могилы кто-то из погибших снова обратился к Богу, а кто-то всецело доверился Ему, укрепился в вере. И что Бог в силах восполнить оборвавшиеся жизни, дать каждому убиенному в каком-то другом измерении реализовать свой дар. И что мы, встречаясь со Христом, встречаемся и с новомучениками – в молитвенной памяти. Что русский крест и Голгофа здесь, но здесь звучит и весть о воскресении.
Да, есть Пасха крестная и Пасха воскресная. И только люди Церкви могут донести эту мысль до современников и помочь им пройти сквозь мглу нераскаянного прошлого.