«Это всеми осознавалось не просто как веление времени, но как веление Божье»
Интервью со священником Георгием Кочетковым, духовным попечителем Преображенского братства
Отец Георгий, когда Вы поняли, что нужно переводить чины богослужения на русский язык?
Лично я таких вопросов перед собой и не ставил, вернее, это с самого начала был для меня не теоретический, а абсолютно практический вопрос. Я просто взял и стал к концу 1970-х годов, в результате уже почти десятилетнего оглашения, сам переводить какие-то части богослужения, прежде всего связанные с крещением. Ведь когда есть оглашаемые и есть полное понимание того, что они хотят войти в молитвенную жизнь церкви, но из-за языкового препятствия не могут это сделать, катехизатор не может не делать усилий для того, чтобы убрать все эти препятствия. Тем более что у меня перед глазами были очень хорошие примеры. В 1970-е годы я нередко бывал у отца Тавриона (Батозского) - знаменитого старца, святого человека, к сожалению, до сих пор по какому-то недоразумению не канонизированного. Он очень часто и очень много употреблял русский язык в богослужении у себя в Свято-Преображенской пустыньке под Елгавой. Об этом знал и его правящий архиерей - митрополит Леонид (Поляков), и не возражал. Это не было исключительным случаем, тогда многие пытались читать по-русски. Митрополит Никодим (Ротов) и другие его ближайшие ученики и соратники, сослужители делали свои переводы для практического употребления. Я помню, как в те годы, будучи тульским архиереем, шестопсалмие по-русски читал владыка Ювеналий. Да и вообще в традиции разумного - не рационального, а именно разумного - отношения к церковной традиции люди искали лучших путей реализации этой традиции в жизни. Вот поэтому они и использовали широко русский язык. И никогда никому в голову не приходило об этом спорить, ведь многие знали, что и до Первой мировой войны, и перед революцией, и тем более после революции в отдельных нестоличных приходах уже совершалось богослужение на русском языке. На этом даже пытались играть одно время обновленцы, зная привлекательность этой практики для многих верных членов православной Российской церкви. Так что в 1970-1980-е годы это не было никаким дивом, это не было теоретическим вопросом.
Все помнили решение митрополита Сергия и его Синода о возможности последовать примеру патриарха Тихона, решению Великого Московского собора 1917-1918 годов и разрешить совершать богослужение по-русски желающим этого общинам. Именно этим решением признавалась церковной практика прихода отца Феофана (Адаменко) в Нижнем Новгороде, где вплоть до ареста настоятеля в 1937 году богослужение совершалось на русском языке. Да и другие люди в те годы трудились над переводами и практиковали такое богослужение. Хотя, к сожалению, хороших переводов не хватало, книг не было, всё приходилось делать самим. Вот и я в конце 1970-х делал полный перевод чинопоследования таинства Крещения на русский язык, что и пригодилось потом, уже во времена моей учёбы в Ленинградской духовной академии, где эти молитвы также звучали над реальными оглашаемыми, которые появились там с весны 1981 года. Очень радостно, что в этом участвовал непосредственно сам владыка ректор. Так что здесь вопрос был совершенно практический: вопрос только в желании что-то делать для церкви, для людей. Хотя знаний, компетенции, конечно, у всех всегда не хватало. Но всё-таки каждый делал то, что мог.
Но всё-таки оглашать Вы начали раньше, в 1971 году, а переводить в конце 1970-х. С чем это было связано? С тем, что Вы увидели какую-то практическую возможность применить эти переводы, или с чем-то другим?
Когда мы в те годы оглашали людей в Москве, то для совершения таинства крещения, часто даже не в храме или в не совсем урочное время, мы обращались к лучшим московским и подмосковным священникам. А в домашних условиях или в каких-то более или менее сокровенных обстоятельствах служить по-русски было не только нетрудно, но и абсолютно не проблематично. Не было среди наших знакомых священника, который бы этого не делал. И даже те, кто потом, после 2000 года или даже в 1990-е годы, выступал резко против нас (в том числе за русский язык) - даже они использовали в этих условиях мои переводы. Я очень хорошо помню, как, например, отец Владимир Воробьёв, нынешний ректор Свято-Тихоновского института, опробовав сперва на практике, просил у меня эти переводы. И в этом не было ничего героического. Это была обычная церковная жизнь людей, которые хотели жить по вере и служить Богу и ближним.
Они целиком переводили богослужение или какие-то отдельные места?
Они не переводили, они использовали дореволюционные переводы. Дело в том, что переводить далеко не все могли по разным обстоятельствам. Перевод - дело трудное и в какой-то степени всегда профессиональное. Конечно, отец Таврион читал каноны на утрене по дореволюционным изданиям. Хотя кто-то делал переводы богослужебных текстов и в то время, например, академик Аверинцев. Но в целом это, повторяю, всеми осознавалось не просто как веление времени, но как веление Божье.
А трудности, с которыми сталкивались эти люди, шли извне церкви, это были проблемы с властью? Или нет?
Конечно, во-первых, этому противостояли инерция и косность некоторых незаинтересованных в людях священнослужителей. Были, естественно, и соответствующие проблемы со стороны властей, потому что каждый ревностный священнослужитель вызывал у них пристальное и недоброжелательное внимание, вплоть до крупных неприятностей. Власти в те годы работали по ленинским принципам, а Ленин писал очень чётко и однозначно, что утончённый фидеизм, т. е. полная, разумная и не слепая вера, значительно опаснее веры слепой и фанатической. И люди, трудившиеся для воплощения заветов Ленина, конечно, это помнили и знали.
Насколько широко было известно среди студентов, преподавателей в самой академии, что начали применяться переводы этих чинов?
Да это же в храме делалось, при полном собрании профессоров, студентов, прихожан, как же это могло быть неизвестно? Ничего вначале не делалось потаённо. Только через несколько лет, где-то в 1982-м или 1983-м году, когда это, видимо, стало опасно, владыка ректор стал совершать крещение просвещаемых уже у себя в архиерейских покоях.
И какова была реакция со стороны преподавателей и студентов? Они как-то делились впечатлениями?
Никакой реакции не было. Тем более что огромное количество студентов было с Украины, в основном с Западной, а там вообще к этому вопросу отношение всегда было более простым, отчасти, может быть, из-за каких-то национальных предрассудков, но не только поэтому. Там всегда чувствовалось западное влияние, т. е. люди всегда старались подходить к богослужению более осмысленно. И до революции, и после революции Киевская школа играла свою положительную роль в церковной жизни. Неслучайно некоторые профессора Киевской духовной академии помогали тому же отцу Василию - потом иеромонаху Феофану - Адаменко в деле регулярного перевода богослужебных текстов на русский язык.
А что Вы перевели после чина Крещения? И был ли перерыв между первым и последующими переводами?
Я сразу переводил и ирмосы Рождественского канона, и Канон покаянный - это потихонечку всё время делалось, и в общем-то делалось непрерывно, насколько хватало сил, времени и возможностей. Поэтому я благодарю Бога за то, что Он дал мне возможность целых 35 лет так или иначе, с большей или с меньшей интенсивностью заниматься переводами. Конечно, теперь я уже не могу делать всё, что мне хочется, на это уже нет сил, но немного улучшать, редактировать созданные прежде переводы приходится даже сейчас.
К тому времени, когда Вы стали священником, у Вас уже были литургические переводы?
Что-то было, чего-то не было. Дело в том, что когда я стал дьяконом, а потом через пять лет священником, то, конечно, я не мог совершать богослужение бездумно, не понимая сам всего, что читаю. Поэтому сначала, служа в храмах, я не переводил, а русифицировал богослужение - но русифицировал достаточно глубоко и обширно. Еще в середине 1980-х годов, служа чтецом в Москве на Речном вокзале (будучи уже в сане дьякона после академии, я не мог служить дьяконом из-за того, что меня по требованию КГБ выгнали с последнего курса с «волчьим билетом»), я читал, конечно, русифицируя, делая текст наиболее понятным, но почти не менял его стилистику. И никто мне не делал замечания - ни священники, ни прихожане. Наоборот, людям всё это очень нравилось. А потом, когда я стал настоятелем храма в г. Электроугли Московской области, то начал переводить снова. И после нескольких изданий русифицированных переводов всё-таки пришёл к выводу, что нужно не русифицировать, а именно переводить оригинал, что никакая русификация не даёт точности, полноты, ясности и в любом случае не улучшает церковнославянский текст. А нужно было именно улучшать, а не просто повторять то, что было раньше со всеми ошибками. А ошибок в церковнославянских переводах много, их надо, конечно, исправлять, но исправлять как бы с духовным приростом, т. е. доводя до полноты и ясности богослужебные тексты.
Эти переводы с греческого Вы делали уже где-то в конце 1990-х?
Да-да, это было, когда я жил в доме отца Сергия (Савельева) в Фирсановке в конце 1990-х, начале 2000-х. Я тогда старался создать группу переводчиков. Господь помог, откликнулись молодые члены нашего братства: профессиональные филологи - классики, слависты и русисты. И наша группа больше десяти лет работала над переводами - интенсивно, регулярно (каждую неделю), в результате чего мы создали первые шесть томов из семитомника «Православное богослужение» на русском языке. Седьмой том я уже переводил один, т. к. по разным обстоятельствам группа прекратила своё существование.
Когда Вы служили в храмах по русифицированным чинам, было ли какое-то благословение на это?
Нет, никто не благословлял, но никто и не возражал.
Но кто-то об этом знал из церковного начальства?
Все знали. Владыка Арсений тоже появлялся в нашем храме, правда, он пришёл и стоял в самом храме, не заходя в алтарь. И потом сказал: «Непривычно». Вот и всё, что он тогда сказал, больше ничего.
Как Вы считаете, почему вдруг в какой-то момент богослужение на русском языке стало якобы признаком нецерковности, по словам некоторых журналистов и церковных деятелей?
Это плод самой что ни на есть некачественной пропаганды, чёрного пиара. Кому-то явно не хочется, чтобы церковь жила по своей вере, кому-то не хочется, чтобы церковь жила нормально, кому-то не хочется, чтобы священники были действительно духовными отцами своих подопечных, пасомых в храмах, а хочется, чтобы они были как обрядоверы и требоисправители, как жрецы, которые совершают некие непонятные действия, что якобы возвышает их над народом. Кому-то хочется именно этого, но не хочется исполнять волю Божью. К этому можно добавить возросшее невежество и страхи разного рода. С начала 1990-х годов почему-то все стали друг друга обвинять, называть чуть ли не ересью перевод богослужения. 1990-е годы - это всё-таки сложное время в истории церкви.
Как долго ещё продлится неразбериха с этим вопросом? Каков Ваш прогноз?
Сейчас все говорят, что язык - это не проблема*. Но всякий священник, начиная служить по-русски, чувствует, что проблема есть. Можно себя уговорить, можно её существование замолчать. Но есть проблема, идущая сверху или сбоку, но не изнутри Церкви. Потому что нельзя считать голос невежества и мракобесия голосом Церкви.
Ну, будем надеяться на лучшее; на то, что у всех нас есть хорошее будущее.
-----------------------
* См., например, новость, посвященную выступлению митр. Волоколамского Илариона - «Видный представитель РПЦ предлагает в отдельных храмах совершать богослужения на русском языке». http://newsru.com/religy/03jun2014/hilarion.html
