Диалог церкви и общества: в чем наша надежда?

В начале XX века диалог между церковью и обществом развивался достаточно плодотворно, но был прерван революцией. С концом советского режима, казалось бы, диалог должен был возродиться, но и в наши дни, при всей его острой необходимости, диалог между церковью и обществом еще не состоялся.

Интервью записаны специально для круглого стола «Диалог церкви и общества: в чем наша надежда?», который состоялся на площадке «Отношения церкви и общества» в рамках фестиваля «Преображенские встречи. Имеющие надежду».

Юлия Балакшина, д-р филол. наук, доцент Свято-Филаретовского института, отвечает на вопрос о предпосылках диалога церкви и общества в начале ХХ века

– Я бы выделила две предпосылки, которые сделали возможным диалог церкви и общества в начале ХХ века. Первая: и в рядах светской интеллигенции, и в рядах духовенства сложились группы людей, которые были заинтересованы в общении. Долгое время и светская культура, и церковная культура развивались как две параллельных стихии. Как говорила Зинаида Гиппиус, «когда мы встретились, оказалось, что мы существуем в двух параллельных мирах, у нас разное всё, мы читаем разные книжки, мы по-разному думаем, мы носим разного рода одежду», и вот в какой-то момент и в том, и в другом лагере появились люди, которые бы хотели этого диалога, и такие люди как раз появились на рубеже XIX-ХХ веков.

Вторая предпосылка связана с ситуацией в России в эти годы, с тем, что революционные брожения становились все активнее, все тревожнее, что революционная эпоха давала себя знать, но это было время, когда доверие к церкви в народе, в обществе не было еще окончательно подорвано. Люди со своими болевыми вопросами в этом разламывающемся историческом мире готовы были обращаться к церкви. Собственно говоря, история с Гапоном, который вывел людей на мирную демонстрацию – она, конечно, спровоцировала такой вызов со стороны общества к церкви: что происходит, где была церковь, когда это началось? И церковь невольно оказалась поставлена перед необходимостью отвечать на общественный запрос, как-то сойти в историю, в которой она пребывала и ответить на вызовы, которые эта история к ней предъявила.

Принято считать, что началом этого диалога, по крайней мере выразившимся во плоти, в какой-то определенной форме, были религиозно-философские собрания в Петербурге. С одной стороны участвовали Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Тернавцев, а с другой — будущий патриарх, тогда еще епископ Сергий (Страгородский) и большая часть православного духовенства. А потом возникла группа 32-х петербургских священников, которые, как мне представляется, взяли на себя главный «удар» этого диалога; по крайней мере, и на площадках журнальных, и на площадках дискуссионных они встречались с Бердяевым, Булгаковым, Кудрявцевым, в Киеве — с Экземплярским, то есть с людьми, которые представляли как раз противоположный лагерь.

Наверное, главный вопрос, который интеллигенция предъявляла церкви — это почему церковь оказалась проповедницей исключительно загробного идеала. Почему церковь говорила только о той будущей жизни, которая ожидала человека уже за гранью его земного бытия. В то время как интеллигенция была нацелена на творческое, деятельное участие в истории здесь и сейчас. И вот это была одна из тем диалога: является ли церковь проповедником одного только загробного идеала или христианству есть что делать в сегодня, в истории, в культуре.

Вторая тема — это вопрос о церкви. Церковь в конце синодального периода представляла собой хорошо организованное учреждение, еще и связанное с государственной властью, что интеллигенции крайне не нравилось, и, соответственно, возник этот вопрос: а что же такое церковь — это часть государственно машины, или она хорошо организованный организм, учреждение, или это союз любви, мистическое явление Тела Христова.

Еще одна тема — тема Человека. Новое понимание человека, которое выходит из революционных ломок и оказывается лицом к лицу с резко меняющейся истории. В связи с тем, что возник интерес к личности, возник и интерес к Христу. Это эпоха, когда очень много и заново размышляют о Христе, пытаясь понять, каким Он является здесь и сейчас, каким Его сейчас встречают люди.

Ну и, конечно, один из самых центральных вопросов эпохи — диалог церкви и культуры. О. Сергий Булгаков говорил, что это один из самых важных вопросов сейчас в России, который необходимо решить, потому что если он не будет решен, то Россия распадется на две части: образованную интеллигенцию, причастную европейской культуре, и народ, который сохранил свою церковную традицию, но который ничего не знает об умственных запросах интеллигенции.

Диалог развивался, в общем, достаточно плодотворно. Важно то, что возникло взаимное доверие между этими двумя лагерями, этими людьми, которые, казалось, знать не хотели друг друга – вот они друг друга стали понимать, друг другу доверять, перестали клеймить друг друга, ведь были отношения буквально ненависти, вражды и взаимного презрения. Вот они сумели разглядеть друг в друге достоинство, служение России, служение Богу и человеку. Но, конечно, революция этот диалог резко прервала, сломала. Первые революционные годы он продолжался, а потом, конечно, возможности для его продолжения остались только в русской эмиграции.

На этой земле мы оказались, конечно, заново отброшенными, гораздо дальше, на более ранние рубежи и подступы, чем находились люди той эпохи – и в плане качества церковной жизни, и в плане культуры. Тогда это были носители высочайшей культуры, а сейчас где мы найдем этих по-настоящему церковных людей в церкви и по-настоящему культурных людей в культуре? Сейчас их отыскать достаточно сложно. Конечно, остались какие-то плоды этого диалога в текстах, в каких-то проявлениях культуры, и мы можем их изучать, но, по факту, нам сейчас надо снова до этих позиций дорастать.

Протоиерей Николай Соколов, профессор, настоятель храма свт. Николая в Толмачах

– Мои дорогие, вопрос, на который я буду отвечать сегодня, касается самых глубин моей духовной жизни. Ибо меня как христианина воспитала семья моего дедушки Николая Евграфовича Пестова, известного богослова, писателя, доктора химических наук ко всему же, и моей дорогой любимой бабушки Зои Вениаминовны Пестовой, в девичестве Бездетновой. Я помню себя совсем еще мальчишкой, который ночью вдруг просыпался от того, что рядом кто-то плакал. Я видел своего деда, который стоял на коленях перед иконами на ковре. И он плакал, клал поклоны. В дверь стучала бабушка и говорила: «Николай Евграфович», – они обращались по отчеству друг к другу, хотя были пятьдесят лет в браке, – «ты уже утомил Бога своими молитвами. Бог тебе все простил, ложись спать, сколько можно уже молиться!?» Однако дедушка плакал и говорил: «Зоечка, прости меня, я еще помолюсь». Бабушка переживала за него, любила его, хотела, чтобы он уснул: утром ему надо было вставать и ехать на лекции. Почти пятнадцать лет я прожил с ним в одной комнате. По утрам он поднимал меня на службу – это было в шесть утра, каждое воскресенье, мы ехали на автобусе до площади Дзержинского, там уже на метро и до храма Ильи Обыденного, который он очень любил, это был его приходской храм. Он посещал его еженедельно и каждое воскресение там причащался, что было тоже довольно странно для того времени. После этого дедушка ненавязчиво шел с нами по разным тайным квартирам, где печатались труды самиздата. Это были примерно десять-двенадцать квартир, которые он посещал после ранней Литургии. Там он стучался в дверь, звонил, ему открывали, шепотом говорили, кто пришел, провожали его к тем или иным людям, которые назывались машинистками.

– Спасибо. Можно немножко про диалог церкви и общества в 1970-1980-е годы? Конец советского времени. Насколько ваши дедушка и бабушка и вообще их круг чувствовали и понимали важность диалога церкви и общества, церкви и культуры?

- Все происходило на уровне личного общения в конкретной ситуации, не в храме, не где-то в доме культуры или на сцене, а именно в семейном кругу. И дедушкина квартира, где служили литургии в 1930-е годы тайно, стала центром духовной жизни многих людей в 1960-1970-е годы. О диалоге общества и церкви в то время очень трудно было говорить, потому что это были годы напряженной антицерковной борьбы со стороны государства. Это понимали все: и дедушка, и бабушка, и окружающие их церковные люди, которые были с ними знакомы, – это люди, близкие патриарху Алексию I, люди, близкие будущему патриарху Пимену, люди их бывшего студенческого кружка, которые чудом остались живы. Поэтому первое правило было такое: никому не навредить, чтобы никто не пострадал. Уже настрадались. Как общались? Приходили общаться, если говорить прямо, и политические деятели, и военные деятели: генерал-майор …Комаров, забыл фамилию, Дмитрий Евгеньевич Мелехов, известный психиатр.

– Церковный человек, все-таки?

– Все люди были церковные, все были верующие. Нецерковные приходили за советом. Придут, поговорят и исчезают. Скорее всего, это были деловые разговоры, люди по делу приходили. Учитывая опыт его духовной жизни, «бывшие политические» и так далее советовались с ним и уходили. На этом и заканчивались эти экскурсы в общественную жизнь. Еще приходили и поэты, и музыканты, очень многие приходили из консерватории: приходили и начинали дедушке играть «Страсти по Матфею» на фортепиано. Дедушка и бабушка плакали.

– А как бабушка участвовала в диалоге?

– Бабушка, во-первых, была миссионером с большой буквы. Никогда никого не пропускала без вопроса: «А знаете, что такое крест? А почему сегодня такой праздник? Почему такая икона? Вы знаете, откуда такая икона пришла?» Она и скончалась, кстати говоря, как миссионер: пришла на праздник Казанской Божьей Матери в Елоховский собор и увидела двух студентов, девочек, которые стоят и смотрят пустыми глазами, что происходит. Она сказала: «Девочки, а вы знаете, что такое «Казанская», что такое икона Божьей Матери, какая с ней связана история, вот мы сидим около нее?» Стала им говорить. У меня, говорит, лекция была часа на два: я рассказала и про икону Казанской, и про ее обретение, и про историю России, и про Смутное время. «Чувствую, – говорит, – что очень устала, вся взмокла». Пришла домой, заболела воспалением легких и через три дня умерла. Вот так, видите.

– На служении…

– Да, да. Один из самых главных принципов миссионерской деятельности – никогда не быть равнодушным. Все время быть готовым ответить на любой вопрос и иметь открытые глаза и сердце для тех, кто стоит рядом с тобой.

Священник Георгий Кочетков, профессор, ректор Свято-Филаретовского православно-христианского института, основатель и духовный попечитель Преображенского братства рассказывает о предпосылках для диалога церкви и общества в постсоветский период

– Начиная с конца 1980-х-начала 1990-х гг. было видно, что по всей стране маятник качнулся в противоположную сторону. Раньше жали, жали, жали против церкви, против веры: ничего нельзя было узнать, ничего нельзя было сделать, никакой активности нельзя было проявлять. И вдруг стало можно. И народ повалил, народ именно как общество в целом, повалил в церковь. Это было главным трендом. С другой стороны, власти стали вести себя по-другому, радикальным образом изменилось законодательство. Конечно, церковь была не готова. И общество было не готово.

Опять же, с одной стороны существовали очень серьезные пережитки советского времени. Были те же люди, психология людей была построена на старых основах. У руля стояли многие чиновники, которые еще совсем недавно были идеологическими работниками советского времени. И все это перемешалось, и все это, конечно, с одной стороны, изменило ситуацию, а с другой стороны, не позволяло говорить, что начался какой-то совершенно новый период истории нашего общества и нашей церкви. Заговорили о возрождении церкви. Общество стало, точнее, государство стало «комплексовать» и как-то помогать церкви. Не сразу, но все-таки. Разрешили открывать храмы, отчасти потекли какие-то частные капиталы на восстановление тех или иных храмов. Конечно, далеко не всего, далеко не сразу, но тем не менее. Люди как-то снова устыдились того, что по всей стране стоят останки старых храмов, монастырей, часто не просто в закрытом, а в обезображенном виде. Люди устыдились того, что они ничего не знают. Им хотелось верить, им хотелось быть настоящими людьми, для этого они как бы возвращались мысленно назад, куда-то к дореволюционному или довоенному времени, когда еще в стране верующие составляли большинство. А веру обрести оказалось нелегко. Церковь не могла катехизировать людей. Отчасти этот вал, который иногда называли модой (что не очень правильно), но он схлынул, очень многие люди снова отошли от церкви, или перешли в какие-то другие конфессии или туда, где они видели больше жизни. В результате, церковь, конечно, приобрела храмы, стало больше учебных заведений: семинарий, академий. Всерьез говорить о возрождении церкви в нашем обществе так и не приходится. В последние годы какие-то потенциалы новые стали открываться, но и они раскрываются с необыкновенным трудом.

– Но, тем не менее, о. Георгий, коль скоро этот диалог был, кто стал его участниками?

– Это нельзя назвать, честно сказать, в точном смысле слова диалогом. Диалога церкви и общества не было. Были или точки «напряжения» с культурой, чиновниками, с отдельными людьми, по национальному признаку и т.д., и т.д. Или точки «схода»: вот появились какие-то группы, иногда маргинальные, иногда не очень, националистически настроенных людей, монархически настроенных. Они пытались какой-то диалог с церковью вести, но они не представляли общество, это были очень маргинальные группы, вот в чем дело. Поэтому сказать, что общество (а это тоже вопрос, что такое у нас общество и есть ли оно), народ (и опять вопрос, есть ли у нас народ, то, что называется во всем мире народом), вступали ли они в диалог, готовы ли были вступить или нет, и церковь была ли готова диалогизировать? Она хотела руководить, она хотела указывать, а это тоже не принималось многими людьми. Причем церковные деятели хотели руководить как общественной жизнью, так и культурной жизнью, и даже личной жизнью. Стали резко возрастать клерикалистские тенденции в церкви, и это еще больше напрягло ситуацию. То есть, диалог, я считаю, так и не состоялся.

– Но, может быть, можно говорить в потенциальном ключе: какие темы могли бы стать  плодотворными, возможностью для такого диалога?

– Диалог просто необходим, что говорить, это – безусловно. И он должен идти по всем тем направлениям, которые я только что обозначил: и общественного строительства, и культурного строительства, национального строительства. Даже в области социально-политической и экономической и то есть, о чем говорить, хотя бы с точки зрения нравственности. Но это должен быть именно диалог, нужно приходить вместе к каким-то выводам, а не диктовать свою позицию, даже если она, предположим, верна. Нужно больше смирения, нужен более творческий подход, нужен учет современных достижений богословия, философии, христианской антропологии. Ничего этого, по сути дела, не сделано. Есть только отдельные достижения, и то очень локального значения.