"Церковному народу нужны не реформы, а право выбора"
На суд православной общественности предложен документ под названием «Церковнославянский язык в жизни Русской Православной Церкви XXI века». Пока это рабочая версия, которую принял недавно президиум Межсоборного присутствия РПЦ. Документ опубликован на официальном сайте Московского Патриархата для ознакомления на приходах и внесения поправок и замечаний. Ответственный редактор «НГ-религий» Андрей Мельников обсудил предлагаемые новации в православном богослужении с ректором Свято-Филаретовского института священником Георгием Кочетковым, под руководством которого уже много лет идет работа по переводу православных литургических текстов на современный русский язык.
– Рассмотренный недавно документ президиума Межсоборного присутствия признал необходимость адаптации церковнославянских богослужебных текстов. При этом был выбран путь «осовременивания» церковнославянской лексики и синтаксиса, а не перевод литургии на современный русский язык. Как вы считаете, какой путь к пониманию православного богослужения верующими целесообразнее?
– Вот уже более 30 лет мне приходится заниматься практическими вопросами большего понимания церковным народом богослужебных текстов. Сначала и нам приходилось идти путем такой же адаптации церковнославянских богослужебных текстов, которая сейчас предлагается всей Церкви уже официальным документом Межсоборного присутствия. Конечно, хочется сохранить традицию нашей Церкви служить на церковнославянском языке, хотя всем известно, что этот язык в принципе малопонятен. Поэтому я очень хорошо понимаю логику составителей документа, которые в первую очередь предлагают осовременивать церковнославянскую лексику и синтаксис. На первый взгляд это могло бы если не решить проблему, то, во всяком случае, в большой степени ее ослабить. Но мы уже прошли через все стадии: сперва занимались русификацией богослужебных текстов, то есть именно осовремениванием церковнославянской лексики и синтаксиса, а потом все-таки поняли, что это не решает проблему. Даже в какой-то степени может исказить традицию старого церковного языка и не привести к цели – большей включенности верующих в богослужение через понимание, через нормальное восприятие умом и сердцем языка богослужения.
Почему же так трудно стало принимать в Церкви самые естественные решения? Казалось бы, надо было, обсудив все эти моменты, сразу же наряду с русификацией или осовремениванием церковнославянской лексики и синтаксиса делать переводы и на современный русский литургический язык, создавая такие тексты, которые помогли бы Церкви восстановить исторические утраты в области ее языка (и даже, может быть, чинопоследований, потому что, занимаясь языком и переводом, неизбежно включаешься во все литургические проблемы русской православной традиции). Но, к сожалению, как всем церковным людям известно, последние годы и даже уже, может быть, пару десятилетий в нашей Церкви шла, так сказать, весьма тенденциозная массированная пропаганда против русского языка, тогда как еще в советские времена никто, в общем-то, против русского языка особо не выступал.
И теперь психологически очень трудно людям доказать, что вопрос языка – это не догматический вопрос и что из-за этого вопроса не стоит разделяться в Церкви, как бы он ни решался. К сожалению, до сих пор замалчиваются и решения большого Московского Собора 1917–1918 годов, а также опыт перевода и богослужения на русском языке, который существовал в Церкви на протяжении длительного времени. А ведь переводы на русский язык богослужебных текстов появились в конце XVIII века, и очень интенсивно этот процесс шел в XIX веке. А собственно богослужение на русском языке, с благословения архиерея, начало практиковаться в Русской Церкви уже с 1913 года. Но обо всем этом умалчивается, поэтому народ этого просто не знает. Сейчас действительно психологически трудно сразу говорить о русском языке в богослужении: это может вызвать волну непонимания или даже, не дай Бог, церковного разделения.
В связи с этим я думаю, что, хотя преимущества такого подхода совершенно очевидны и для меня, и для многих священнослужителей и мирян, которые предпочитают решать вопрос сразу и как следует, то есть используя в богослужении современный русский язык, тем не менее, поскольку для многих современных верующих это было бы странным или даже неприемлемым решением, церковному руководству это надо учитывать. До сознания простых церковных людей надо еще достучаться. Они должны в конце концов иметь возможность сами сравнить, сами посмотреть на плоды воплощения принятых в Церкви решений.
– Чем обусловлен подход к адаптации церковнославянских текстов, прописанный в документе? Есть ли для этого соответствующая научная методика? Отвечает ли естественным нормам развития церковнославянского языка этот подход?
– Конечно, подход к адаптации в документе, по сути, не прописан. Нет ни методики, ничего. Нигде не сказано, по какому принципу и кто будет отбирать, как там написано, «полностью малопонятные» слова, нуждающиеся в замене, по какому принципу эту замену надо осуществлять. Это непонятно, совершенно непонятно. Конечно, проблема не только в этом. Проблема и в том, что отказ от славянского синтаксиса, возникшего под непосредственным влиянием греческого, неизбежно повлечет утрату идентичности церковнославянского языка. Если последовательно выполнять все предлагаемые пункты документа Межсоборного присутствия, то получится, на мой взгляд, довольно странный гибрид русского (по структуре) и церковнославянско-русского (по лексике) языка. Говорить о какой бы то ни было научности при таком подходе, видимо, не приходится.
В представленном документе даже не упомянута та работа, которая уже ведется в России по изучению церковнославянского языка, не упомянут Центр по изучению церковнославянского языка при Институте русского языка при РАН, где уже не один год идет работа по систематизации корпуса церковнославянских текстов и подготовке нового полного словаря церковнославянского языка.
– Насколько вообще можно говорить о развитии языка богослужения, исходя из специфики его функционирования и отличий от языка повседневного общения?
– На мой взгляд, сейчас о развитии старого богослужебного языка говорить достаточно трудно. Ведь только в первые века своего существования на Руси этот язык испытывал значительное влияние древнерусского языка (и сам он активно на него влиял). В результате такого взаимовлияния сложился особый древнерусский извод церковнославянского языка, который до сих пор в большой степени используется старообрядцами и единоверцами, то есть старообрядными приходами Русской Православной Церкви. После справы конца XIV – начала XV века и, конечно, особенно после Никоновских реформ середины XVII века, которые были преимущественно связаны с чинопоследованиями, но и не только, так как они затрагивали и язык, – так вот, после этих справ и реформ церковнославянский язык практически утратил следы влияния на него русского языка, тем самым отделившись от него после длительного периода естественного сближения. Таким образом, можно сказать, что начиная с середины XVII века и доныне наш богослужебный язык в целом пребывает в некоем законсервированном состоянии, и поэтому любые изменения в нем теперь могут носить лишь искусственный характер.
– Как решается проблема доступности языка богослужения в других Православных Церквах? Например, происходит ли процесс осовременивания греческого языка в греческих Церквах?
– Надо сказать, что в Греческой Церкви существует примерно такая же проблема, как и в РПЦ, она во многом подобна ей. А вот на Балканах этот вопрос разрешается легче и, надо сказать, уже давно. Его начали разрешать еще в начале XX века, когда стали появляться первые систематические переводы на национальные языки, прежде всего на сербский язык, что породило довольно продолжительную дискуссию. Выбор был ясен: он стоял между сохранением церковнославянского языка русского извода, между возвратом к церковнославянскому языку сербского извода и переходом на современный сербский язык. В результате дискуссии было решено при сохранении в богослужении церковнославянского языка по желанию прихода разрешить использовать в богослужении тексты на современных национальных языках. Сначала это произошло в Сербии, а затем и в Болгарии. Ведь ко времени таких решений уже был подготовлен значительный корпус богослужебных переводов, в процессе обсуждения были выработаны определенная методика, определенные переводческие принципы. И, как показало недавнее исследование, большинство православных сербов, например, очень хорошо относятся к возможности выбирать язык богослужения: они предпочитают двуязычные издания богослужебных текстов независимо от того, на каком языке совершается само богослужение. Это очень показательно и, я думаю, поучительно для нашей Церкви.
– Отличается ли церковнославянский язык, который используется в богослужении других Православных Церквей, от того, который бытует в литургической традиции Русской Православной Церкви?
– Церковнославянский язык в Сербии и Болгарии долгое время был местного извода. Только после освобождения Балкан Россией в середине XIX века он, по сути, был принудительно заменен на русский извод, который используется также и в Украинской, и Белорусской Церквах. Все это говорит о том, что мы находимся в таком историческом периоде, когда всеми славянскими, да и вообще на самом деле всеми Православными Церквами, осознана проблема языка богослужения, когда разные Церкви с разной скоростью приходят примерно к одним и тем же результатам, предпочитая наряду с осовремениванием языка и некоторых чинов, что, конечно, не затрагивает главного, то есть сути богослужения, его духа и смысла, еще и переводить богослужение на современные языки.
Во всех Православных Церквах, я полагаю, должна быть возможность каждому приходу выбирать себе богослужебный язык, получая для этого соответствующее благословение своего правящего архиерея. Я, правда, не очень уверен в том, что каждую деталь перевода нужно благословлять на синодальном уровне. Это, мне кажется, не очень традиционно для Церкви. Даже если будут возникать поначалу какие-то параллельные переводы, это, может быть, было бы не страшно и даже полезно для Церкви, потому что у одних лучше получится, скажем, перевод поэтической, минейной части богослужения, а у других – скажем, более древних, постоянных частей, связанных с Евхологием, с Требником, Служебником и Часословом. И пусть все, кто может предложить Церкви нечто лучшее, это делают. Если же это все будет происходить слишком централизованно, тогда это будет напоминать богослужебную реформу. На мой взгляд, никаких реформ богослужения не должно быть, все в Церкви должно естественно вырастать из духовной потребности самого церковного народа. И пусть будет многообразие в Церкви, это ее богатство. Пусть в одном приходе служат на украинском, в другом на белорусском, в третьем на русском, в четвертом на татарском или мордовском, в пятом на чувашском, то есть на том языке, на каком говорят большинство прихожан данного прихода, если они хотят совершать свое богослужение на понятном, современном, но и литургически возвышенном, красивом, достойном языке.