Церковь в обществе: гетто, специализирующееся на спасении душ?
В течение двух дней его участники, 114 человек говорили о последствиях советского «эксперимента над человеческим материалом», пытались вместе найти пути их преодоления и увидеть место церкви на этих путях. Гостем Школы стала дочь известного московского протоиерея Ильи Шмаина (1930-2005), библеист, преподаватель РГГУ и Свято-Филаретовского института Анна Шмаина-Великанова.
Школу открыли духовный попечитель Преображенского братства священник Георгий Кочетков и член Межсоборного присутствия РПЦ, зав. кафедрой богословия и литургики Свято-Филаретовского института Давид Гзгзян. В своем докладе «Социокультурные особенности современной России и их происхождение» он обозначил черты, характеризующие постсоветского человека. Люди, живущие на постсоветском пространстве, ощущают, что в XX веке с человеком что-то произошло, что в нем как будто что-то «сломалось». О появлении «нового антропологического типа», «столь же милитаризованного, как и тип фашистский», писал еще Николай Бердяев. Но проявления современного массового сознания говорят о том, что мы и сегодня живем как бы среди врагов, и из этого «учения» вырастает наша агрессия. Советский эксперимент над «человеческим материалом», как выражался один из его авторов Николай Бухарин, удался.
— Этот «эксперимент» не мог не удаться, — сказал отец Георгий. — Когда люди уничтожаются и подвергаются всем видам насилия, живут под гнетом страха при полной невозможности реагировать на это, для человека это слом, это катастрофа, даже если он не сидел, не погиб и ничего такого с ним не происходило. Вся почва нашей страны полита кровью, это кладбище, пустыня, она не плодоносит.
В XX веке катастрофа произошла не только с человеком, изменился не только «антропологический тип». Были полностью уничтожены страна и народ Российской империи и русская культура. Преступления советского режима были направлены против всех народов, проживавших на территории СССР, как и против всего человечества. И по своей психологии, и по культуре мы наследники тоталитарного режима, нет преемственности между досоветской Россией и ее современным населением. Отец Георгий Кочетков убежден, что бессмысленно «выкапывать мертвецов» и «возрождать» старую Россию. Должен родиться новый народ, чего за двадцать лет, прошедшие после падения советского режима, так и не произошло. Пока люди не научатся доверять друг другу, в России не может возникнуть общество.
Больше всех от русской катастрофы и антропологической катастрофы страдает молодежь, считает отец Георгий: «Люди старшего поколения, которые смогли сохранить хоть какие-то человеческие черты, по крайней мере, подозревают, что с ними что-то неладно. Идеологически они могут быть настроены иначе, могут это отрицать, но им можно доказать – и они согласятся, что происходит что-то неладное. Молодежи доказать это труднее всего. Они не знают и не видят, что они сами – жертвы антропологической катастрофы».
Восьмидесятники уже во многом не понимают своих советских родителей, но при этом вполне наследуют их «советскость». На их лицах лежит печать страха, недоверия, подозрительности и цинизма, взращенных в советском человеке, привыкшем не доверять никому и ничему и в то же время беспрекословно начинать сразу исполнять все, что ему говорится.
Как ни парадоксально, этот цинизм, соседствующий со страхом, рождает неспособность критически воспринимать и анализировать информацию, нежелание в чем-либо всерьез разбираться. Именно с этой тягой к простым, лежащим на поверхности ответам и неспособностью к рефлексии и самокритике связано и то, что современная молодежь иногда очаровывается идеями коммунизма, считает Давид Гзгзян. С этим же связан и дурной вкус в области этики, культуры, религии, неспособность различать добро и зло, а зачастую и агрессивная реакция даже на попытку говорить об этих понятиях.
Мы привыкли свыкаться с полуправдой, не верим в саму возможность избирать добро. Типичная черта постсоветского человека – уверенность в том, что всякая инициатива обречена. Трудно жить по высоким христианским идеалам с таким «багажом». Мы всегда рискуем примириться с существующим положением дел, впасть в стагнацию, перестать жить. Поэтому мы так боимся за что-то всерьез отвечать. Отец Георгий Кочетков подчеркнул, что «хомо советикус» – это прежде всего раб – раб погоды, природы, условий жизни, болезней, начальника, своих детей и т.д., и именно этого раба нужно «выдавливать из себя по капле».
Коммунистическое прошлое наложило печать и на наше отношение к собственности. Его пророчески описал Николай Бердяев еще в 1918 году, говоря о духе анархизма: все представляется нам «чужим, давящим и ненавистным», ничего в человеческой культуре мы не чувствуем «своим, близким, своей собственностью». Мы не чувствуем себя хозяевами на своей земле. Мы не привыкли ни за что отвечать, живем с мыслью, что ничего нельзя изменить, что в «этой стране» всегда все было плохо – и в то же время успокаиваем себя тем, что в других странах ничуть не лучше. Только при первой же возможности зачастую почему-то готовы уехать «туда».
Анна Шмаина-Великанова рассказала о своем «старорежимном» деде Валентине Константиновиче Житомирском. В 1929 году, собираясь жениться, он купил у своего коллеги отца Павла Флоренского шестикомнатную московскую квартиру, принадлежавшую протоиерею Сергию Булгакову до его высылки из страны. Когда советская власть поселила в квартиру «целый ряд граждан», их коммунальные платежи Валентин Константинович взял на себя:
«Потому что он считал, что это его квартира, — пояснила Анна Ильинична позицию деда. – Он ее купил у отца Павла – и она его. А если советская власть поселила этих людей к нему, то это не значит, что она не его. Всем этим людям он объяснял, что они живут у него «в гостях», и что он им очень рад. Потому что советская власть создала для них такие условия, что жить им просто негде. Некоторые жили вшестером в одной комнате, четыре поколения в одной комнате и так далее. И если бы дед их не принял – что им, помереть на улице в результате коллективизации и индустриализации?»
Это была позиция, при которой «сама коммунальность этой квартиры переживалась по-другому», сказала Анна Ильинична. Квартира была своего рода перевалочным пунктом для освобожденных из лагерей и тюрем, но ни разу никто из соседей на деда не настучал.
В одной из этих комнат проживал Анатолий Иванович Бехтерев по прозвищу Кузьма – человек, который занимался тем, что «вынимал из людей свободную личность» и у которого почти всегда были гости. В этой комнате с 1947 по 1949 год собирались люди, которых объединяла вера в бескорыстную мысль, жизнь свободой и взаимной любовью, «не родовой, не половой, не социальной, ни для чего никому не нужной». Среди них был будущий протоиерей Илья Шмаин и его будущая супруга, тогда четырнадцатилетняя Мария Житомирская.
Когда шестилетнюю Анну Шмаину избили в подъезде за то, что она «еврейка», дед популярно объяснил ей, что большевики, стараниями которых страна была доведена до такого убожества и нищеты, не хотят, чтобы люди их ненавидели, и поэтому стараются сделать так, чтобы вместо них ненавидели других, в т.ч. евреев. И добавил, что нужно не обижаться за нанесенные побои, а заниматься просвещением, чтобы люди могли разбираться в этих вещах.
Сегодняшнему постсоветскому человеку не хватает этого духовного аристократизма – преодоления злобы, зависти, обиды.
«Нужно изощрить свой ум, изощрить свой вкус, чтобы не принимать то, что предлагает постсоветская действительность, — подчеркнул отец Георгий Кочетков. – Нужно преодолевать манию преследования и манию величия, комплекс неполноценности и комплекс самодостаточности, всякую замкнутость на себе и своем, нужно обретать большие мужество и смелость».
Еще одной темой Школы стал вопрос церковно-государственных отношений, которому был посвящен доклад декана факультета религиоведения Свято-Филаретовского института Маргариты Шилкиной. К XX веку вопрос о церковно-государственных отношениях приобрел колоссальную остроту, протоиерей Иоанн Мейендорф небезосновательно считал эту тему главной в предсоборной дискуссии 1906 года. Однако в том, как церковь видела эти отношения, оказалась слишком сильна инерция многовековой Константиновской эпохи, попытка опереться на внешние гарантии со стороны государства. В 1918 году, когда советская власть уже определилась в своем отношении к церкви и сделала одной из государственных задач полное уничтожение веры в стране, когда уже начались аресты и расстрелы священников и епископата, церковь все еще продолжала требовать от него субсидий на духовное образование и каких-то исключительных прав. Маргарита Шилкина указала на ряд компромиссных решений, которыми был отмечен XX век. Это Декларация митрополита Сергия (Страгородского) 1927 года и второе восстановление патриаршества в 1943 году, когда церковь согласилась сотрудничать с властью, последовательно истреблявшей ее в течение предыдущих десятилетий. Оба этих решения отдают приоритет сохранению церковной структуры. Подобный безличностный подход – еще одно общее для церкви и общества наследие советской эпохи, характерное и для современных людей. И сегодня многие клирики и миряне видят в церкви в первую очередь храмы и административный ресурс, забывая что «церковь не в бревнах, а в ребрах». Церкви, а значит, всем верующим, чрезвычайно важно научиться вести диалог с повзрослевшим обществом и государством на внятном и адекватном языке, трезво оценивая свое реальное положение.
Сегодня, несмотря на очевидный кризис церкви и общества, как никогда очевидна их взаимосвязь. Они сталкиваются с одними и теми же проблемами, имеющими общие истоки. Ложь, заключенная в советском духовном наследии, проявляющем себя и в церкви, и в обществе, связана с культивируемым на протяжении десятилетий невежеством и отчуждением.
Отец Георгий Кочетков отметил, что наряду с клерикалистским сознанием, для которого церковь состоит прежде всего из клириков, а миряне по степени своей ответственности выносятся едва ли не за ее границы, существует и другое подобное искажение представлений о церкви, когда она мыслится автономным от общества «гетто», специализирующимся на спасении душ. Но Церковь – это не монополия на духовную жизнь, а, прежде всего, люди, призванные к жизни в мире сем со всеми его трудностями, но не по законам этого мира. Именно на церкви, на верующих людях лежит ответственность за то, чтобы преодолеть уныние, апатию и недоверие, раздирающие современное общество. Поэтому так важно преодолевать попытки создать «уютный мирок» для себя как в церкви, так и в обществе.
Говоря о возможной модели взаимоотношений церкви и государства, Маргарита Шилкина привела слова святителя Филарета Московского: «Да, есть польза, когда Алтарь и Престол союзны. Но не взаимная польза есть первое основание союза их, а самостоятельная истина, поддерживающая тот и другой». Безусловно, и во времена митрополита Филарета, и сегодня перед церковью, как и перед обществом и государством стоит вопрос: есть ли в нашей стране народ, который мог бы обеспечить если не подобный идиллический союз, то хотя бы солидарность внутри церкви и общества на основе доверия и взаимной ответственности.
