111 лет со дня рождения Дитриха Бонхеффера

Жизнерадостный человек, талантливый музыкант, интеллектуал, даже находясь в тюремном заключении он не перестает читать и  размышлять над самыми острыми проблемами, которые ставит современность. Поражает широта его творческих и интеллектуальных интересов, его бодрый, несломленный трудными обстоятельствами дух, и главное – удивительная внутренняя духовная свобода, с которой он несет страдание узника. Но, если предположить, что сам Дитрих Бонхеффер читал бы эту статью, здесь он бы меня остановил. В письмах в тегельскую тюрьму родственники нередко пытались его пожалеть, намекали на его путь страдальца. Известно, как Дитрих Бонхеффер реагировал на это, например в письме другу от 9 марта 1944 года: «Для меня более чем сомнительно, что я «страдаю» сильнее, чем ты или большинство людей». Он не считал себя мучеником, находящемся в исключительном положении. Из его писем видно, что такие утверждения со стороны друзей и родственников он скорее воспринимал с юмором.

Эта тональность отвержения себя, когда заключенный не заостряет внимания на своих страданиях, презрительно относится к ним, но, видя страдания другого, готов за него положить жизнь, прослеживается во многих судьбах мучеников и исповедников, живших в XX в. Вспомним мать Марию, архим. Бориса Холчева, свящ. Михаила Шика и других.

Путь служения Христу, выбор остаться в Германии, не смотря на то, что были все шансы переждать время войны в Америке* – это путь, который Дитрих Бонхеффер сознательно разделял со многими людьми, не принявшими бесчеловечную власть Гитлера. В самом конце войны, в апреле 1945 г. Бонхеффер был повешен в лагере Флоссенберг.

Любовь Сумм в докладе на конференции «Равнина русская» отмечает, что Дитрих Бонхеффер принял смерть «как ценность, потому что своей смертью он искупал вину, которую он-то как раз не снимал с себя не только потому, что он немец, но это вина любого современника в любые времена»**. Он призывал к покаянию за потерю Германии, которая ушла с приходом Гитлера. Он считал, что эта борьба и покаяние необходимы, чтобы Германия не погибла окончательно.

Так, жизнелюбивый Бонхеффер принимает путь мученичества, чтобы его народ продолжал жить.

Сегодня мы публикуем его письмо другу Эберхарду Бетге из тегельской тюрьмы, написанное в день рождения Бонхеффера. В письме от 4 февраля 1944 года, не имея возможности встретиться со своим близким другом, Бонхеффер пишет и вспоминает, как этот день они проводили вместе восемь лет назад.

4 февраля 1944 г.

Нет ничего для меня более естественного, чем писать тебе утром дня моего рождения, вспоминая, что мы восемь лет подряд отмечали его вместе. Пусть работа полежит пару часов, ей это, наверное, только на пользу. Я жду свидания с М. или с родителями, хотя еще неизвестно, удастся оно или нет. Восемь лет назад мы сидели вечером у камина. Вы преподнесли мне в подарок ре-мажорный скрипичный концерт, и мы вместе прослушали его. Потом, кажется, я рассказывал вам о Гарнаке, о прошлых временах, что вам, не знаю почему, особенно пришлось по вкусу, а под конец была окончательно решена поездка в Швецию. Годом позднее вы подарили мне Сентябрьскую Библию с симпатичной надписью и твоим именем во главе подписавшихся. Затем был Шленвиц и Зигурдсхоф – многие тогда праздновали этот день с нами, многие, которых уже с нами нет. Пение под дверью, молитва во время богослужения, которую ты в тот день прочитал, песнь на стихи Клаудиуса, которую спел Г., – все это останется прекрасными воспоминаниями, которые неподвластны здешней мерзкой атмосфере. Я полон уверенности, что мы отпразднуем твой ближайший день рождения снова вместе и – кто знает? – может быть, даже и Пасху! Тогда мы опять обратимся к настоящей жизненной задаче, и прекрасной работы будет у нас хоть отбавляй; а то, что мы тем временем пережили, пригодится. Причем за то, что мы сможем именно так оценить настоящее, как мы это оба делаем, мы должны благодарить друг друга. Я думаю, что ты сегодня думаешь обо мне, и буду очень рад, если в этих думах присутствует не только прошедшее, но и надежда на будущее, пусть и изменившееся, но все-таки общее.

Теперь уже, видимо, недолго осталось до тол момента, когда ты получишь радостное известие Нелегко, наверное, быть вынужденным праздновать такой необычный день радости среди чужих людей, которые не могут тебе помочь по настоящему ощутить радость, осмыслить ее и связать с повседневной жизнью и для которой цель и кульминационный пункт всякой радость в большей или меньшей степени заключаете в выпивке. Я желаю тебе найти человека, с которым ты мог бы сблизиться (единственный чело век, с которым я начал сходиться теснее, был убит, как я уже тебе писал, во время налета), но думаю, что для нас найти то, что мы ищем и в чем нуждаемся, сложнее – мы ведь в отношении дружбы предъявляем более высокие требования чем другие. Вот и в этом плане трудно найти замену!

Я не дописал письма, как меня вызвали вниз М. первая встретила меня радостным известием: «У Р. родился мальчик, и назвали его Дитрихом!) Все прошло гладко, за полтора часа, мама и К принимали роды!» Какой сюрприз и какое счастье!

Я так рад, что не могу найти слов. А как счастлив будешь ты! И все это так быстро и хорошо! Вот у тебя теперь есть сын, и все мысли с надеждой устремлены в будущее. Ведь какие задатки должны быть у него... Итак, его назвали Дитрихом, не знаю даже, что и сказать. Что я буду для него хорошим дядькой-крестным и двоюродным дедом, пообещать могу; я был бы лицемером, если бы не сказал, что в самом деле бесконечно рад и горжусь тем, что вы вашему первенцу дали мое имя. То, что он со своим днем рождения на сутки опередил меня, должно означать, что он собирается отстаивать свою самостоятельность по отношению к дядюшке-тезке и всегда будет идти чуточку впереди. Соседство наших дней рождения мне очень приятно. Если он когда-нибудь услышит, где был его дядя, когда он получил свое имя, на него это, должно быть, произведет впечатление. Я вам очень благодарен за то, что вы так решили, и думаю, что другие этому также порадуются.