100 лет без реформ

Перевести богослужение на русский язык, избирать епископов, ввести "соборное руководство" — все эти новации значились в числе решений, принятых церковным поместным собором сто лет назад. Век спустя они по-прежнему действуют и по-прежнему... никак не претворяются в жизнь. Почему, разбирался "Огонек"

О столетии собора в конце нынешнего августа в Москве обстоятельно говорили историки церкви, религиоведы, деятели искусства, представители христианских движений из России и других стран, собравшись на III Международный фестиваль "Преображенские встречи. Время новой соборности". На 13 фестивальных площадках обсуждались самые разные проблемы, после чего эксперты неутешительно констатировали: большинство вопросов, которые церковь пыталась решить сто лет назад, не решены по сей день.

Например, век назад на соборе говорили о том, что церковные приходы должны создаваться активными мирянами, которые будут сами выбирать себе священников. Что необходимо исправить ошибки в богослужебных книгах и перевести само богослужение на русский язык. Что священники должны общаться в храмах с прихожанами, разъясняя им смысл христианской веры. За 13 месяцев работы собора были приняты десятки постановлений и документов, суть которых сводилась к тому, что в церкви нужно срочно возрождать живую веру, а саму церковь повернуть лицом к людям. Обсуждалась даже, страшно сказать, возможность служения в церкви женщин — доклад о восстановлении чина "дьяконисс", существовавшего в древней церкви, вызвал тогда чрезвычайно оживленную полемику. Делегаты высокого собрания активно обсуждали даже такие частности, как одеяния женщин: будут ли служительницы в церкви носить диаконский орарь (длинная узкая лента из цветной ткани, которую сегодня носят диаконы) или мафорий — длинное женское покрывало, спускающееся с головы до пят. Речь, правда, шла не о служении женщин в качестве священников, а о юридически оформленном их участии в делах милосердия и хозяйственной жизни церкви.

— Для нынешней церкви решения поместного собора столетней давности выглядят слишком демократичными,— говорит научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН Павел Рогозный.— Так что собор на протяжении десятилетий воспринимался как почти недостижимый идеал.

— Решения собора до сих пор в некоторых церковных кругах называют слишком либеральными,— поделился с "Огоньком" завкафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии протоиерей Георгий Митрофанов.— Говорят, что в советское время церковь вернулась к традиционализму, но это не так. Она просто на десятилетия застыла на месте. Власть была заинтересована в том, чтобы церковь не развивалась, чтобы те проекты преобразований, которые рассматривались в 1917 году, не вступили в жизнь. Власти нужна была церковь архаичная, консервативная и безынициативная, которой легко манипулировать. И она ее получила. Церковная иерархия не может не осознавать в настоящее время, что отсутствие преобразований сегодня обрекает саму церковь на постепенное вырождение.

На сломе веков

Работа собора началась 15 августа 1917 года (спустя почти 200 лет после поместного собора еще при Петре Великом) в Успенском соборе Кремля. На него собрались 564 депутата со всей России, больше половина из которых — миряне. Правом голоса наделялись все участники (архиереи, правда, могли наложить вето на решения во время пленарного заседания). Представительство на соборе было абсолютно беспрецедентным: там заседали крупнейшие богословы, церковные историки, канонисты, юристы, знатоки церковного права, филологи.

— В тот момент впервые за многие столетия произошло свободное собрание церкви,— говорит протоиерей Георгий Митрофанов.— Это стало возможным только тогда, когда пало самодержавие (император Николай II, в принципе согласившийся на созыв поместного собора в 1906 году, позже его отложил и так и не решился на открытие в последующие годы своего царствования.— "О"). Никогда прежде за всю свою историю церковь не была так свободна от диктата государства, как в период Временного правительства. Ну разве что еще во время президентства Бориса Николаевича Ельцина.

Собор начал работать, опираясь на документы, разработанные предсоборным присутствием — особым органом, который осуществлял подготовку к важному церковному мероприятию. И этой работе не помешало даже то, что власть в стране спустя пару месяцев после начала заседаний захватили большевики, Временное правительство было свергнуто, и становилось понятно, что возникает государственный строй, который ставит своей целью уничтожение религиозной жизни как таковой. Эту новую государственность участники собора испытали на себе: собор был разогнан в ноябре 1918 года, большинство его делегатов расстреляны. Но остались документы и большое количество принятых высоким собранием решений, которые формально никто не отменял.

Надо признать, что к рубежу XIX-XX веков Православная российская церковь (это историческое название, слово "русская" появилось по инициативе Сталина в 1943 году, когда он апеллировал к национальным чувствам соотечественников) подошла с огромным конгломератом проблем. С одной стороны, существовали десятки тысяч храмов, тысячи гектаров территорий, десятки духовных заведений и целая армия священников, с другой — фактически такая структура не могла существовать в прежнем виде дальше.

— Сто лет тому назад одной из главных проблем церковной жизни были отношения церкви с государством,— рассказал "Огоньку" историк церкви священник Илья Соловьев.— Отсюда проистекали многие иные проблемы церкви, такие как, например, бюрократизация церковного управления, паралич церковной общины, превращение значительной части клира и епископата в государственных чиновников, которые безнадежно отдалились от своей паствы. Сама церковь на языке государственного закона именовалась "ведомством православного исповедания". Вот почему многие церковные люди, в том числе и некоторые архиереи, а также представители светского общества, интеллигенции говорили о необходимости освобождения церкви "от слишком тесных объятий государства".

Многое из того, что волновало церковное сообщество накануне революции, актуально и сегодня. Если государство рассматривает церковь как часть своего аппарата, как часть государственной идеологии, то церковь в глазах населения несет определенную ответственность за проводимую государством политику. Не случайно какое-нибудь нелепое или неловкое высказывание ответственного деятеля церкви тотчас же воспринимается как какой-то официоз, как глас всей церкви. С другой стороны, именно священнику очень часто предъявляют претензии за ту или иную ситуацию в стране.

— Сейчас престиж церкви — больная тема,— размышляет протоиерей Георгий Митрофанов.— Потому что наша церковь в лице многих священнослужителей стремится налаживать отношения не со своими пасомыми, а с власть имущими. Поэтому в обществе есть ощущение, что духовенство, и прежде всего церковная иерархия, это часть государственного истеблишмента, который не пользуется особой популярностью в народе. А ведь даже в досинодальный и уж тем более в советский периоды истории нашей страны было ощущение, что церковь дистанцирована от власти, что она не солидаризируется со всеми ее действиями. Это было очень важной составляющей отношений между церковью и обществом, которая сегодня полностью утрачена.

В 1917 году тоже, что показательно, говорили о потере престижа церкви не только среди значительной части интеллигенции, но и у массы малообразованного народа.

— Печальным явлением церковной дореволюционной, да и сегодняшней жизни России является то, что вера для многих имеет ценность с бытовой, обрядовой точки зрения, но не воодушевляет их на исправление своей жизни,— говорит священник Илья Соловьев.— Вот, допустим, если случался неурожай, паводок, или заморозки, тот тут народ валом шел в церковь. И в то же время среди него наблюдалось глубокое равнодушие ко многим внутренним сторонам церковной жизни. Люди во все времена интересуются "защитными функциями религии", оберегаются от неприятностей, ищут удачи, жаждут чуда. Огромные очереди стоят к мощам чтимых святых, но многие ли из тех, кто стоит в этой очереди, знают о необходимости регулярной исповеди, причащения, исправления жизни в соответствии с заповедями Божиими? Большая часть людей хочет каких-то внешних изменений в своей жизни, но не готово при этом измениться внутренне, совершенствоваться нравственно. А ведь Христос говорит, что прежде, чем принести дар Богу, нужно, например, примириться с братом своим.

Эксперты опасаются: в случае реальных социальных проблем в обществе голос церкви окажется никому не интересен, как во многом было и сто лет назад. Современный человек привык действовать исключительно по своему разумению.

— К сожалению, для подавляющего большинства приходящих в храмы внешнее ритуально-обрядовое благочестие, я бы даже сказал благолепие, является альфой и омегой церковной жизни,— говорит протоиерей Георгий Митрофанов.— Чего стоят, например, эти богословски бессмысленные и нравственно кощунственные крещенские купания? В рядах этих купальщиков кого только не найдешь. Беда в том, что у людей нет к церкви никакого религиозного запроса, а сама она не может породить интерес к себе.

Первый среди равных?

Единственным решением собора, воплощенным в гибнущей Российской империи, стало восстановление патриаршества. Как известно, в свое время Петр I не дал избрать нового патриарха взамен почившему патриарху Адриану и поставил во главе церкви Синод, всех членов которого назначала светская власть, отчего он быстро превратился из живого церковного организма в сухое бюрократическое ведомство. На соборе решили патриаршество восстановить, хотя однозначного согласия по этому вопросу не было: боялись, что патриарх получит такую же неограниченную власть, как папа римский. И все же, учитывая Октябрьский переворот и первые жестокие убийства священнослужителей, было решено избрать главу церкви: 5 ноября 1917 года патриархом Московским и всея Руси стал Тихон (Белавин), который до этого возглавлял Московскую епархию.

Для нынешней церкви решения поместного собора столетней давности выглядят слишком демократичными. Так что собор на протяжении десятилетий воспринимался как почти недостижимый идеал

По словам экспертов, патриарх образца ноября 1917 года не чета нынешнему — полномочия просто несопоставимы, Преимущества патриарха сто лет назад состояли в том, что он вел заседания Синода, состоявшего из 12 человек, и пользовался правом в два голоса. И это все привилегии. То есть ничего сопоставимого с тем, что собой представляют полномочия патриарха в наши дни, тогда не было.

Сегодня номинально полномочия патриарха чрезвычайно широки. Синод при нем, конечно, есть, но права этого института прописаны настолько расплывчато, что никто точно не скажет, есть ли они и в чем состоят. Говорить же о том, что церковью управляет некий "общий церковный разум", который должен являть себя на соборах, сегодня, к сожалению, не приходится.

— Предполагалось проводить соборы регулярно,— поясняет отец Георгий Митрофанов.— А между ними церковь должна была управляться высшим органом управления (заметьте, не патриархом) — соединенным присутствием Священного синода и высшего церковного совета. А церковные власти стараются устраивать соборы как можно реже, по сути — только по случаю избрания нового патриарха.

Человеческий фактор

На поместном соборе 1917 года был принят интересный документ под названием Приходской устав, по которому "Прихожанами признавались все лица православного исповедания, живущие в пределах прихода и сохраняющие живую связь со своим приходским храмом". Этот вариант устава активизировал мирян и давал право выбора приходскому собранию не только священников, но даже епископов. По мысли участников собора, миряне таким образом должны были взять ответственность за жизнь прихода — проводить евангельские встречи, платить десятину на зарплату священнику, то есть вникать во все духовные и хозяйственные нужды. Священник же тоже, в свою очередь, должен был знать прихожан в лицо, крестить только верующих и быть в курсе духовных проблем своих прихожан.

— Сейчас эти правила никак не реализуются, и устав, по которому живет церковь, не отличается от "дособорного",— комментирует протоиерей Георгий Митрофанов.

Пару лет назад на заседании Синода митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Варсонофий сделал доклад "О границах приходов и членстве в приходах" в Межсоборном присутствии. Но проект документа так и не был опубликован.

— К сожалению, об этом говорить невозможно, потому что сегодня живые приходы, то есть реальные собрания ответственных верующих людей, можно пересчитать по пальцам,— говорит протоиерей Георгий Митрофанов.— Очень редко встречаются общины, где люди живут настоящей церковной жизнью, основанной на любви ко Христу. В большинстве случаев в церковь до сих пор приходят люди с менталитетом граждан Советского Союза, который несет в себе конформизм и безынициативность — как среди прихожан, так и среди священнослужителей.

Церковь никогда больше не обладала такими интеллектуальными кадрами, как в начале ХХ века. Она и сейчас не может достичь того уровня образованности духовенства, который был до революции

Говоря о выборности духовенства, нужно отметить, что до церковной реформы Петра I прихожане действительно выбирали кандидата в священники и представляли его для утверждения архиерею. В православных храмах других стран, в том числе в РПЦЗ, такая практика существует и сегодня. Но у нас это всегда воспринималось и продолжает восприниматься в лучшем случае как уклон в протестантство, а по большей части — как вредный демократический крен.

В итоге весь клир в РПЦ — от архиереев до самых низших клириков — назначается сверху. Это означает, что священника в любой момент фактически без объяснения причины могут переместить на другой приход, несмотря на то что он десятки лет потратил на налаживание отношений с людьми, собирание общины, открытие воскресной школы и так далее. Сто лет назад собор постановил, что такое возможно лишь в случае крайней оправданной необходимости или по церковному суду. Но постановление осталось на бумаге.

Понять, чтобы принять

Одним из важных вопросов, который горячо обсуждали на поместном соборе сто лет назад, был вопрос перевода богослужения на русский язык. Он и сегодня не разрешен. Одни убежденно считают, что любой даже самый качественный перевод отнимет у православного богослужения благодать, исчезнет находящая отклик в душе особая музыка слова, которая сохранялась веками. Другие, напротив, ратуют за "обретение смысла".

— Еще сто лет назад кто-то предлагал перевести все богослужение,— поясняет протоиерей Георгий Митрофанов.— Кто-то — ввести новославянский язык, в котором были бы славянские слова, но грамматика соответствовала бы правилам русского языка, а не кальке греческого, как сегодня. Предлагалось также отредактировать богослужебные тексты, где до сих пор очень много ошибок. Ничего из подобных вещей сделано не было. И мы продолжаем оставаться в ситуации, когда церковнославянские тексты затрудняют восприятие литургического предания не только мирянам, но и священнослужителям.

На самом же соборе было принято решение о том, что можно служить на русском языке по желанию прихода и по благословению епископа. Но это решение проблемы, которой давным-давно не существует во многих других православных церквях (в Румынии, как известно, молятся на службах по-румынски, в Болгарии и Сербии можно служить на болгарском и сербском, в Финляндии можно служить по-фински, в Англии и США — по-английски), у нас оказалось забытым.

— Совершенно очевидно, почему это произошло,— говорит ректор Свято-Филаретовского православно-христианского института профессор-священник Георгий Кочетков.— Для советской власти всякое углубление духовности, церковности было нежелательно, потому что означало укоренение чуждой большевикам идеологии. Ленин выражал это не однажды, говоря, что просвещенный фидеизм (учение, утверждающее главенство веры над разумом.— "О") значительно опаснее и нежелательнее для советской власти, чем суеверие и мракобесие, прикрытые церковной фразеологией.

Но переменам противилась не только власть большевиков, но и сама церковь, что было связано, по словам отца Георгия, с реакцией на обновленчество — особое течение "красных попов", инициированное Троцким, которое должно было по указке новой власти разложить церковь изнутри. Именно обновленцы подхватили и извратили идеи "разумного оздоровления РПЦ", так что у патриаршей церкви до сих пор остался страх перед любыми переменами.

— Из-за этого в России трудно исполнять даже уже принятые решения собора, в том числе о богослужебном языке,— говорит отец Георгий Кочетков.

Путь к собору

Почему церковь, которая боролась за свободу и соборность на протяжении сотен лет, сегодня никак не пользуется этим правом, и соборы, подобные поместному в 1917-м, не созывает? Ведь необходимость в оздоровлении многих сторон жизни очевидна.

— В первые 20 лет после захвата власти большевиками церковь методично уничтожалась,— говорит протоиерей Георгий Митрофанов.— Подавляющее большинство духовенства и русской церковной интеллигенции было уничтожено физически. Фактически уцелели только те, кто успел эмигрировать. В итоге к 1939 году православная церковь представляла собой полтораста приходов, четыре епископа и не более 300 священнослужителей. Представляете масштаб катастрофы? Церковь никогда больше не обладала такими интеллектуальными кадрами, которые у нее были в начале ХХ века. Она и сейчас не может достичь того уровня образованности профессоров духовных академий, архиереев и духовенства, который был до революции. И это наша большая боль. Другое дело, что можно было бы и без собора плодотворно использовать период 90-х годов. Но этого не случилось. В церковь пришло огромное количество людей с потребительским отношением, которые совершенно не желали вникать в дух и смысл христианской веры.

В итоге, по словам отца Георгия Митрофанова, вчерашние гонители церкви с легкостью перешли с партсобраний на божественную литургию, с первомайских демонстраций на крестные ходы. Точно так же, как они в свое время ритуально-протокольно говорили о строительстве коммунизма, сейчас они говорят о возрождении Святой Руси. И так же пытаются конвертировать "тренд" в материальные блага.

— Надо надеяться, что придет время, когда к решениям собора вернутся, захотят их исполнить и даже пойдут дальше,— говорит отец Георгий Кочетков.— В истории ничего повториться не может, но сейчас время открывает нам уже иные пути решения вопросов церковной жизни. Главная сила должна корениться в самих верующих, в самих членах церкви, которые должны познать норму своей жизни в православной церкви и стараться ее исполнить, преодолевая разными способами все те препятствия, которые мешают им это делать.

Готовы ли люди, недовольные современной церковной бюрократией, но неравнодушные к христианству, начать реформы с самих себя? Вопрос открытый.